Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Лия отодвинула книгу и стала перебирать свитки, быстро просматривая и отстранённо улыбаясь, шурша листками и принюхиваясь к пыли, будто в ней можно угадать мысли и настроения беса, когда он делал свои пометки.

«Людишки обожают тявкать о смысле жизни. Легко им! У них есть смерть. Конечность бытия — лучшее средство от бессмысленности. Высокое право людишек, даже ничтожных, поставить точку. Знали бы они, как им завидуют бесы…».

«Кажется, однажды зверь решил упорядочить хаос. Вскрыть бы череп и выдрать мозг, на перечтение… Как в нем зародилась и вызрела столь жуткая болезнь? Упорядочить — упростить. Упростить — сделать ущербным. Сделать ущербным — лишить способности к самостоятельному развитию. Лучше сразу убить. Не зверское это дело, планировать далеко вперёд»…

Лия осторожно отодвинула ворох бумаг, погладила переплёты книг.

— Багряный бес просто обязан однажды вернуться, — шепнула она. — Невозможно его ненавидеть. Невозможно и принять… Он зверь, мы люди. Мы с ним в разных мирах… даже когда мы рядом. Завораживает.

— Он убил мою семью, — без выражения выговорил Тан. — Он зверь и должен однажды стать шкурой на стене.

— Мы снова отложим эту тему разговора, гость не указ для хозяина дома, — Лия опустила взгляд. — Жаль…

— Он убийца, — голос Тана остался ровным. — Он такой родился. Порченный. Я видел. Я помню. Я и теперь иногда вижу. Ночью.

— Пей мои травки, деточка, — грустно посоветовала Ула.

— А где негодный мальчишка? — встрепенулась Лия, припомнив обычный способ уйти от опасной темы. — Ул! Ул хэш Донго, а ну ползи к маме!

Все затаили дыхание и вслушались… дворец молчал, не отсылая и малого эха.

— Играет в прятки, — шёпотом предположил Тан.

— Воюет с крапивой, — насторожилась Лия и глянула за окно.

— А не добрался ли он до сабель? — нарочито испуганно всплеснула руками Ула…

Лия и Тан дружно вскочили, переговариваясь и на ходу решая, кто и где начнёт искать ребёнка, воистину ужасного в своей непоседливости! Ула расставила на полках травы, опустошив корзину. Проверила запас капель и настоек. Спустилась в погреб, глянула на колбасы и окорока, бочки с соленьями и мешки с крупами. Голод, определённо, не угрожал обитателям дворца.

— Пора мне, — выбравшись наверх, в кухню, шепнула Ула. Быстро допила остывший чай, поданный ей сразу же по приходу Таном.

Далеко, за бальным залом, звенели взволнованные голоса. Малыш ещё не нашёлся… Ула подошла к вороху бумаг, разворошила их. Склонилась, всматриваясь в мелкий почерк беса. Тронула нитяную запись кончиками пальцев.

— Лия, Тан и я тоже, — шепнула она. — Люди скажут, нет у тебя злее недругов… Отчего ж мы тебе дороже бывшей свиты? Ты ведь и Сэна в дом пустишь, чую. И Лофра б пустил, не держи он в уме наёмных дел и столичных интересов, да всякий же интерес — с выгодою… Пойду. Заболталась я.

Выровняв книги, Ула поддела опустевшую корзинку и направилась к главному зданию дворца. Спохватилась, вернулась ко входу для слуг и сменила башмаки. Зашагала вдоль фасада дворца снаружи, радуясь тому, как много Тан привёл к должному виду с весны: и трава выкошена, и цветники разбиты, и плетистая роза в рост пошла.

А вон и пятимесячный непоседа: рвёт очередную рубашку об колючки, деловито сопит, откручивает розам головы. Крохотные пальцы исколоты в кровь, ручки исцарапаны… Над наследником семьи Донго нависает ночным кошмаром его нянька, псина поболее взрослого человека — подарок Лофра.

Ула постучала по стёклам бального зала, привлекая внимание. Скоро прибежали и Тан, и Лия.

— Когда я был горничной, — продолжал обычные для него оправдания Тан, — то есть… не важно, но именно у барона Оро я научился готовить каши. Любые! Но скрипучий ворчун так донимает! Тоже мне, слуга. Он нарочно подбрасывает дрова. Пока каша не сбежит, ему и радости нет.

— Каша съедобна, — мужественно возразила Лия. — Я много раз… Нет уж, сегодня спрошу прямо: как тебя угораздило попасть в горничные, да ещё — девочкой?

— Меня спрятали от Рэкста, спрятали и забыли! Хэш Хэйд, чтоб ему… Когда я не разрешил этим наглым девчонкам Оро в ночь звездопада улизнуть в город и клянчить сладкое, они сдали меня старому барону. Ябеды! Сгоряча ляпнули… ну, и началось. Лучше не вспоминать.

— Хэйд замял? — вяло поинтересовалась Лия, грозя сыну пальцем и умильно улыбаясь. — Цветы надрал для мамочки, да? А мамочка тебе ушки надерёт, чтоб не убегал. Вот поправит рубашку и надерёт… в другой раз. Ну весь в папу. Боец. Исцарапался и не хнычет.

Из парка приковылял слуга, покосился и зашагал мимо, будто не искал малыша и оказался тут случайно.

— Дитя то голодом морют, то холодом, — сообщил он самому себе. — Мать непутёвая, то ли без мужа прижила, то ли сбег он, сердешный, от такой-то кислой нобы. И этот… прыщ на ровном месте! — слуга прибавил голос, обличая нового хозяина, — О самом Рэксте гадости поганым языком выговаривает! Да чтоб тот язык отсох! Да разве ж при старом-то графе мы бедовали? Да разве кто смел пискнуть слово поперёк его правды? Ить выставь хозяйский сапог к воротине, и князь бы не утерпел, лизнул. А ноне что? Тьфу! Уж он-то верно сказывал: людишки. Уж я-то их повидал, людишек.

Слуга добрел до парадного крыльца и стал подниматься к главным дверям. Он продолжал бормотать, но уже гораздо тише, глуше… успокоился за малыша.

Ула прощально улыбнулась и направилась прочь, по заново отсыпанной щебнем дорожке — к калитке. Скоро она разобрала перестук копыт и конское фырканье. Шёпот верного Шеля, ждущего наставницу и болтающего с лошадями о погоде и ценах на овёс…

Покинув пределы дворца, Ула отдала корзину ученику и покачала головой, отказываясь сесть в карету. Солнышко играло по-особенному, не зря и малыш Ул выбрался рвать цветы, дети — чутки…

— Пройдусь, ноги разомну, — просительно сказала Ула.

Шель покосился на дальнюю сторону улицы, выпустил шипящий выдох сквозь зубы. Нехотя буркнул, что карета чуть поотстанет, сам взял коней передней пары под уздцы. Ула зашагала вдоль ограды, ведя рукой по ковке, трогая пальцем то дивные цветы, выращенные кузнецом, то их витые стебли… Она шла и шла, а ограда всё не кончалась. Владения Рэкста велики. Наконец, ограда плавно изогнулась, выделяя место для площади у пересечения двух мощёных дорог. Дальше — иной дворец и иной парк. Ула огляделась… и жестом остановила карету, которая, как и обещал Шель, чуть поотстала.

Возле угла ограды чужого парка, прямо в траве, сидел бес Альвир. Вроде бы дремал, прикрыв глаза. Волосы его по случаю урожайного, щедрого лета сделались вьющимися и очень густыми. Кожа разрумянилась, стала нежная и слегка пушистая, как кожура персика — южной ягоды, изредка доставляемой в столицу для нобов и самого князя.