Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Явно в делах того дня оказались замешаны семь семей нобов.

Лия в тот день, по мнению города, потеряла мужа, влияние и доход… Она и стала удобной мишенью для ядовитых стрел сплетен. Говорили, не таясь: мужней смертью оплатила жажду власти, бывала с князем наедине и уж точно доводится ему любовницей, оклеветала советника Хэйда и вынудила бежать из столицы… Таковы самые громкие разговоры. Их, кривясь и рыча, пересказал Лофр. Муж — нежданное счастье осени жизни, клинок, а не просто человек. Надёжный, умеющий отрубить правду от лжи, даже по живому, без жалости… Лофр ненавидел сплетни, но неизменно был в курсе, это ведь столица, заткнуть уши — значит, умереть. Лофр редко пересказывал сплетни жене. А на сей раз не смолчал.

Лия слишком быстро и смело шагнула в коридоры дворца, — пояснил Лофр. Покривился, растёр старую рану. Лофр по себе знал: интриги неизбежно причиняют боль. Получив особенно сильный удар, остаётся либо «умереть» — покинуть столицу и отказаться от борьбы, либо справиться, подняться ещё выше во власти, связях. Тогда сплетники и завистники, травившие тебя, станут твоей же прикормленной сворой… до поры.

Год назад Ула добралась до дворца беса Рэкста. Переборов сомнения, толкнула узорную ковку калитки… Открыто? Шель пояснил: дворец не нуждается в засовах и сторожах. Сила беса непостижима. Страх и мрак… хоть малое их семя сокрыто в любой душе. Шагни за калитку, и то семя пустит корни, проклюнется первой почкой сомнений, окрепнет, порвёт душу ужасом, разрастаясь бесконечно!

Никто не бывает полон света. Красивая сказка — умение безропотно прощать врагов и любить ближних. На словах это просто, а на деле? Глубоко в душе найдётся крупица зависти, злобы, памяти о прежних обидах, страха… Еще Шель сказал: отчего-то бес защитил от яда проклятия своего официального наследника Тана. И отчего-то тот имеет силу пригласить гостей… вот только пока из приглашённых смогла войти и не сбежала на третьем шаге только Лия.

Ула дослушала, по деревенской привычке поклонилась дому, ведь, если тут пролегает защита, здесь и порог. А дом следует уважать.

— Мне бы деточку Лию навестить, — пояснила Ула узорной калитке. — Болеет она, сердцем чую. Вот, травы приготовила.

Шель, убеждённый в правоте любых слов и дел наставницы, показал калитке корзинку и обернулся с заранее заготовленной улыбкой. Проследил, как Ула минует порог…

— Благодарствую, — снова поклонилась Ула, уже из парка. — Шель, деточка, чую, тебя-то не пропустят. Руки твои больно ловки, к ним что только не липнет в чужих домах.

— Есть такое, — признал Шель вроде бы сокрушённо, но очень легко.

Он отдал корзину, сел у калитки снаружи и прикрыл глаза, подставя лицо солнцу. Задремал, не забывая присматривать за улицей из-под ресниц.

В парке давно не косили, по забору крапива так и перла, норовя подняться выше кованной решётки. Холмики на месте цветников едва угадывались, на некоторых колючим валом разрослась бывшая роза — цветки малы и просты, зато шипы в полной силе. Тут и там ежевика душила кустарник, споря колючестью с розами.

Ула шуршала травой, слушала пение птиц, понятия не имеющих, что вокруг — город! И не абы какой, а Эйнэ, столица княжества Мийро, крупнейшего среди известных травнице.

Без каких-либо странных ощущений в душе Ула добралась до дворца. Растёрла лодыжку, покусанную крапивой. С любопытством осмотрелась. Перламутровый мрамор выстилал площадь с опустевшей чашей фонтана посредине. Правее и левее главного входа размещались беседки. По фасаду дворца под крышу поднимались искристо-белые колонны, а по их верху, на лиственный узор был пущен зелёный с молочными прожилками камень. Крыша у дворца — медная, замшело-зелёная… Все окна средней части — в медных дорогих переплётах, стеклянные от пола до полотка. За окнами смутно виден огромный зал, наполненный солнцем. Крыша над ним особенная, со стеклянными вставками.

Лестница дворца широка, князю на зависть. Ступени белее снега, ни трещинки — ни следа затёртости. Только наглая трава кое-где пробует втиснуться в волосяной зазор кладки.

Ула снова поклонилась. Робко погладила перила и стала подниматься по краешку широченной лестницы. Семь ступеней… и вот он — вход. Надо лишь миновать пространство от колонн до дверей, которое вроде бы именуется галерея, и так оно широко — никак не назвать крыльцом! Карета проедет.

Стучать в двери оказалось бесполезно, никто не услышал, не открыл. Зачем? Не заперто, а только воров и гостей всяко не приходится ждать или опасаться.

Внутри дворца Улу первым обнаружил старый слуга. Так удивился, что не посмел возмущаться. Долго щурился, рассматривал…

— Он пустил бы тебя, у него глаз-то намётан, — решил, наконец, слуга.

— Прощения прошу, кто пустил бы? — поклонилась Ула.

— Хозяин настоящий. Граф мой, сам Рэкст багряный, — грустно и гордо слуга выговорил титул и имя, дождался, покуда утихнет эхо. Сгорбился и смахнул слезинку. — Он понимал в людях, душегубец. Ох, крепко понимал! Сгинул, зараза, будто помер. Мне весть не шлёт и приказ не выдаёт. Мне! Чтоб ему… чтоб так же маяться.

Слуга постучал себя кулаком в грудь, утрамбовывая, уминая боль… покряхтел, отвернулся и побрёл прочь. На вопрос, где искать Лию, махнул рукой, не оборачиваясь. Ула поняла направление, зашагала по просторному коридору, рассматривая статуи, оружие и картины в золотых рамах, драгоценные шёлковые шторы в нишах и на окнах… пыль по углам, паутину под потолком и в тенях, сор на полу.

Коридор тянулся вдоль бального зала. Выводил в правое крыло, если смотреть снаружи на главный вход.

В пристройке было теплее, уютнее и чище. Обжитое место пахло каминным дымком и пригорелой кашей. Да, в первый день уже был запах пригорелого. А ещё кто-то суетился, охал… Ула по звуку отыскала спальню. Там, у кровати под балдахином, бестолково метался граф Тан хэш Гост, нынешний хозяина дворца. Сплетни прибавляли к его праву на наследство незаконное происхождение от беса и то ли изнасилованной им княжьей жены, то ли вовсе — от волчицы лесной.

— Ох… — граф увидел гостью и от неожиданности уронил ложку. — Вы смогли войти? Вы, должно быть, лучший в мире человек. Или, скорее, не человек? Простите… я растерялся.

Тан поклонился. Было странно звать графом рослого молодца с грустными глазами ребёнка. Весь он казался задичалым, совершенно как парк и дворец… Одет в поношенные кожаные штаны, рубаху серого льна без вышивки. Босой, встрёпанный, глаза красные — не спал… Неумело толчется, пытаясь подогреть чай на переносной жаровне. Бутыль с кипятком заготовил и уложил в кресло, а ноги у Лии мёрзнут под одеялом — она ведь без сознания, ей совсем худо.

Первым делом Ула привела Лию в сознание и разобралась с заваркой трав вместо чая. Затем бесцеремонно вынесла горшочек с горелой кашей вон из комнаты и оставила в коридоре — всё меньше запах. Наконец, села на край кровати и тронула руку Лии, по испарине на лбу, по цвету кожи и ещё сотне неуловимых иным признаков подозревая…