Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— Я оказалась слабой. Скажут, что сбежала, — Лия виновато глянула на травницу. — Матушка, многие скажут, что вас прислал Лофр, ваш визит для его репутации сейчас…

— Ещё до моего появления репутация хэша стояла крепче памятника на главной площади, — безмятежно отмахнулась Ула. — Бояться сплетен? Разве таков мой Лофр? Ты молчи, силу береги. Не к пользе метаться. Я видела тебя дней десять назад, в вечер перед тем днём. Решила: дождусь Сэна, ему скажу, он ведь захаживает к нам до рассвета, учит Омасу бою на мечах.

— Учит? Не знала, — смутилась Лия.

— Теперь-то куда как попозже его поздравлю, уж он так надеялся, так ждал… — Ула искоса глянула на хозяина дворца. — Ребёночка.

Тан уронил чашку, которую недавно наполнил и теперь студил, дуя на отвар и обжигая пальцы, ведь он взял чашку с отбитой ручкой… Значит, с утра уже ронял, — подумала Ула. Выбрала на подносе целую чашку — благо, там три в запасе — влила отвар на донышко и покрутила, быстро остужая. Лия замерла белее подушки, не моргала даже!

— По пульсу судя, по прочему, — приподнимая голову больной и поднося чашку к губам, продолжила Ула, — второй месяц вот-вот народится, как всё у вас сладилось. Уж я-то рада! Поверишь ли, до чего умаялась твоему мужу травки подбирать… как он утром к нам, так я новый отвар готовлю. Всё не шло в ум: что за яд и как перемочь, не вредя.

— Как же так, — выдохнула Лия. — А я его… надолго отослала. Он бы затеял здесь бои чести, к Альвиру сунулся, себя загубил сгоряча… Хэйд понял мой замысел по-своему, вот вижу: до весны не объявится.

— Славно сладилось, у тебя на зиму дом тёплый, да такой, что ни одна сплетня под дверь не просквозит, — улыбнулась травница. — Тебе много тепла надобно, девочка. Непросто придётся, чую. Но я налажу, что следует: Шель устроит с продуктами, Омаса поставит ваш с Сэном прежний дом под охрану. А я присмотрю за дитём. Тана мы названым братцем ему определим, вот и выйдет дело.

Хозяин дворца умудрился об эту новость грохнуть еще одну чашку, а заодно споткнулся и набил шишку на пальце ноги. Вышло кстати: Лия отвлеклась и не подумала худшее. Не уточнила, почему с ребёнком может сложиться непросто… А травница всё трогала пульс, проверяла теплоту и влажность кожи и думала, как бы ловчее собрать травы и наладить питание? Ей уже доводилось оберегать подобных несчастных, чахлых с первого дня на сносях. И чем дальше, тем хуже… а впереди зима, а за ней весна — гиблое для здоровья время.

— Повезло тебе, девонька, — порадовалась Ула. — Тихо живи. Забудь, что за парком есть столица, что там князья да нобы, сила да золото… Забудь, иначе не с чем мне станет твоего мужа поздравлять. Как в глаза ему гляну? Ну?

— Забуду, — пообещала Лия. Благодарно кивнула Тану, который сунулся помочь и неловко дёрнул подушку, взбивая выше и помогая сесть. — Тан, а ты не боишься сплетен? Ребёнка неизбежно припишут тебе, и не в братья.

— Не боюсь, — вскинулся хозяин дворца. Покосился на дверь. — Что грязь повсюду, вот чего боюсь. Стыдно. Библиотека в паутине. И дров у нас… мало дров. Слуга на весь дворец один, и таков, что я у него на побегушках. — Тан поклонился травнице. — Вы точно мама того Ула, которому я обязан жизнью? И сможете у нас гостить! Так хорошо… я устал, здесь во дворце эхо гуляет, и даже ему одиноко. Я…

— Ты не болтун, а только деточке Лии скучать не позволишь, — кивнула травница. Жестом позвала в коридор. — Покуда проводи меня. Пора, травы соберу и дела раздам кому следует.

Так Ула первый раз посетила дворец. И день за днём стала ездить к запретному парку в карете с гербом мужа, открыто. Город гудел слухами, сам князь был замечен в засаде: подглядывал и гадал, что за поездки и чем могут закончиться? Но время шло, осень выстуживала воздух, а заодно сушила сплетни, пускала по ветру. В зиму мало кто следил за санями Улы. Весной карету и не замечали. Летом удивлялись, если в обычное время колеса не простучат мимо окон… Все обещания травницы сбылись: Лия трудно зимовала, но справлялась. Отдыхала душой от суеты столицы. Иногда выбиралась прогуляться вдоль ограды: так она могла поговорить с Чиа или Дорном, ведь обоих Тан приглашал, а дворец — не впустил…

Еще Лия любила сидеть в библиотеке, укутавшись в мех. Тан добывал книги и свитки, читал сам и передавал гостье, которую повадился звать «тётушка Лия». Подначивал — ты старше, я брат твоему сыну, и уже не выгнать меня из семьи, никак не выгнать!

И вот пришло лето, и главный страх братца не сбылся: Ул хэш Донго, названный в честь друга детства Лии, ползает мимо «проклятия багряного беса» по всему дворцу и парку. Страха не ведает и кошмары ему не снятся. Спокойный, здоровый младенчик, только жилистый и оттого не особенно милый — но, как сказал Лофр, за детьми алых это замечено издавна.

Ула миновала портрет беса и прошла в кухню. Там ворчал у плиты Тан, опрятно одетый, постриженный по моде — Лия воспитывает его и отучает от дикости. С первого взгляда видно: у юного графа новый фартук.

— Тан, деточка, а не гулял ли ты ночью по крышам с моим учеником? — принюхиваясь к каше, спросила Ула. — Ох, беда с ним. Учу-учу, а всё одно, руки у него быстрее ума.

— Купил, — Тан покраснел аж до слез, кашлянул… — то есть вернулся и отдал деньги.

— Воровать он тебя, того и гляди, обучит, — Ула сокрушённо кивнула своим мыслям, подвинула поданную Таном чашку. — Врать — вряд ли… а вот и мой ответ, отчего ты наследовал дворец. Слух чести, он и есть ключ к бесовой ограде. И к выбору гостей.

Лия скользнула в комнату, улыбнулась травнице, сгрузила ворох свитков и села к столу.

— Завтра сама стану готовить, — пообещала она, покосившись на кашу. — Моя очередь. Матушка, я тоже думала про слух чести… Ночью вставала и ходила глянуть на портрет. Тот, с каким вы говорите. Ночью он ещё живее. И глаза… пропасть, а не глаза! Гляжу, пропадаю… а ненавидеть его не могу.

Лия подвинула свитки и книги. Раскрыла заранее заготовленный.

— Бес оставлял пометки на полях. Мало, но занятные.

Тонкие пальцы бережно проследили строки на ветхой бумаге.

«Ни один зверь не поймёт пользу прогресса. Эволюция — да, но эволюция совершенствует зверя и встраивает в мир. А прогресс разрушает мир и ослабляет зверя. Люди города больны. Люди большого города едва живы. Люди города, заполнившего весь мир, нежизнеспособны»…

Лия нахмурилась, погладила подушечкой пальца незнакомое слово, будто уговаривая раскрыться и рассказать о себе. Открыла книгу.

«Вера неизбежно приходит в мир, где нет прямого и зримого для краткоживущих закона воздаяния. Вера приносит с собою много пыточных инструментов и воздвигает на костях и крови религию. Та даёт слабым утешение и ошейник, а сильным — поводок… Рано или поздно я удавлю Кукольника, жаждущего намотать все поводки на свой кулак. Звери не терпят ошейников».