Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Видите ли, наниматель велел действовать строго в указанной им последовательности. Первое: убедиться, что вышли именно вы. Второе: изложить послание, вот оно: «Меня не интересует ценность, довольно того, что общение с человеком из столицы сделается невозможным». Третье: устранить вас и утопить труп, без шума и свидетелей. Четвёртое и последнее: до зари посетить ваш дом, поджечь библиотеку изнутри.

— Значит, у вас иной наниматель, нежели я полагал, — слегка удивился Монз. — Что же, все мы порой ошибаемся. Жаль, что именно теперь, когда я позволил себе принимать гостей. Хочу указать, что один из них…

Завершив излагать план, наёмник поднял руку и чуть шевельнул пальцами. Нахмурился, повторил жест. Ул вздрогнул, очнувшись от столбняка. Когда он услышал слово «труп», в голове сложился окончательный узор понимания.

Выстрел из лука стал неизбежен. Из боевого лука! В живого человека… Сжав губы, Ул пробно натянул тетиву. Он сделался холоден, как тот зимний ветер, что гладил щеку не так давно. Ул не сомневался: наёмник внизу, на улице, ждёт действий своего дозорного на крыше. Каждый миг промедления увеличивает угрозу переписчику.

Вдох. Стрела в пальцах — боевая. Она длиннее и тяжелее самодельных. Она обжигает кожу холодом.

Вдох. Может, наёмнику хватит здравого расчёта и страха, чтобы уйти, почуяв неладное?

Вдох. Сердце даже не сбоит… Хотя повод — ох, какой весомый. Наемник кивает подручному с саблей, отступает на шаг, тем указывая Улу цель первого выстрела.

Вдох, плавный… Тетива приятна в натяжении, силу удобно вкладывать, боевой лук принимает её куда охотнее, чем испуганно хрустящий учебный.

Обладатель сабли отводит руку для удара! Стрела коротко свистит, прошивает плечо насквозь и ломается о мостовую… И ничто не ломается в мире, где твою рукой пролита кровь. Не дрожит земля, не бьет по щеке презирающий тебя отныне ветер, не хохочут ночные птицы, не…

— Не так, — шевеля губами и не дыша, отругал себя Ул.

Он целил в руку выше локтя, а попал в плечо. Он не учел, насколько туже и точнее боевой лук, насколько прямее полет тяжелой стрелы.

Снова оперение пощекотало пальцы, ожгло. Полет второй стрелы оказался выверен куда надёжнее. Болтливый наёмник получил то, что ему и назначалось Улом: прошитую вскользь шею и проломленную ключицу вооруженной руки.

Третьего наемника внизу, за углом дома, Ул не видел, пока тот не бросился бежать, пригибаясь и виляя. Умный трус отделался пробитой ниже колена ногой.

— Монз-великий-человек, — слитно выдавил сквозь зубы Ул, расслабляя пальцы и кое-как убеждая их не дрожать. — Я б-бы… Кричал бы, точно. Будь я такой старый, и когда свои в доме… я бы кричал. Без толку, умер бы скорее и доставил гадам радость. Он о себе ни на миг не думал! Знал, я услышу воров, и им библиотеку не поджечь. Монз верил в меня… Хоть и звал чудовищем.

Губы помогали перемалывать мысли — сыпучие, вёрткие и слишком многочисленные. Тем временем тело без помощи сознания делало своё дело. Кралось, текуче сползало в тень у склада, водило шеей, расширяя обзор.

Наконец, Ул смог справиться с собой. Осмотрелся ещё раз, сознательно убеждаясь, что иных наёмников нет. Догнал Монза у двери дома и подставил ладонь, когда из дрожащей руки переписчика выскользнул ключ.

— Однако ты воистину чудовище, — прислонясь к стене, признал Монз. — Благодарю.

— У мамы есть капли, — Ул провернул ключ, тихо отворил дверь. — Обопритесь. В библиотеку или на кухню?

— На кухню, — решил Монз. — Не капли, есть кое-что получше в запасе. Мне оно вредно в иное время, а тебе, может статься, рано такое пить. Хотя обычно люди сперва привыкают пить и только после — стреляют по живым мишеням. Мне жаль, что ты оказался втянут… Посмотри на верхней полке. Бери малые чашечки, вон те. И себе, сегодня определённо можно, даже нужно.

Монз принял напиток слегка дрожащей рукой, выпил в два глотка и откинулся к стене. Ул с отвращением принюхался, выпил и стал ждать, пока жар осядет в живот. Будто туда ударили ножом.

— Они выживут, все, — пообещал себе Ул. — Я хорошо целился.

— Они не дотянут до рассвета, все, — передразнил Монз. — Мы хорошо успели уйти. Теперь там наёмников, как грязи. К утру не останется ни тел, ни крови на мостовой, вот увидишь. Что я обязан сказать тебе, о чем умолчу? Начал дело бес. Позже ко мне приезжали от князя. Затем дело перехватили расторопные люди советника канцлера. Их требования были жёстче, а угрозы весомее. Однако же убить меня явились не они. Сегодня в городе много гостей… кто вмешался, кто посмел? Бес Рэкст тот ещё зверь, а только он бы не нанял дешевых ублюдков. Он бы, пожалуй, сам явился туда, куда я был вызван вечером. Неужто все же князь? Или есть некто, гадящий багряному? Или…

— Не хочу знать, — отмахнулся Ул. — У меня вопрос поважнее.

Он промчался в библиотеку, в прыжке добыл книгу с рисунками, чтобы мигом вернуться и выложить её перед Монзом. Шёпотом, глотая слова и заикаясь, Ул рассказал о внезапном понимании смысла, о тычке в собственный затылок и пропавшем времени.

— Я чудовище, — глядя на свои руки, сообщил Ул. Было особенно мерзко то, что пальцы не дрожат. — Невозможно глотать знания, как эту горючую дрянь. Нельзя стрелять и не волноваться… Зачем мне быть таким? Что со мной творится?

— Алые не знают трепета, когда отстаивают правду. А прочее, с книгой… Похоже на золотой дар, редкое его проявление, именуется чтением в захлёб, — Монз повёл бровью, вдруг успокаиваясь по-настоящему. — Такое с тобой в первый раз? Только с книгами?

— Птица, — выдавил Ул. — Поймал для одной девочки, сказал слова, которые шепнул мне ветер. Ещё цветок, кувшинка. Помните, я упрямо учился читать историю в старых стихах, ту, о соловье и розе? В записи иные слова, я сказал свои без рифмы, в ином ритме. Но можно было и по книге… кажется..

— Что-то вышло из слов, сказанных тобою над цветком? Молчишь… Значит, вышло, — наливая себе новую порцию, промурлыкал Монз. — Зря кривишься, напиток чудный. Выдержка его такова, что позволяет вспомнить молодость. Мою. Птица, ага… занятно. Чудовище, слушай внимательно, трезвый не стану повторять. Утром не пожелаю и вспомнить, что разговор был. Знания — ничто. Кровь, дар… глупость все это.

— Но…

— Сэн владеет особенной саблей. Сабля делает его легендой — или чудовищем? Дважды неверно. В разных поколениях саблей Донго убили беса, зарезали старейшего и достойнейшего ноба золотой ветви, зарубили в пьяной драке друга… Сабля долго висела на роскошном ковре, бесполезным украшением. Оружие, а знание тоже оружие, само по себе не убивает и не защищает. Глотай знания, сколько посильно. Не бойся их. Себя бойся!

Монз прищурился и подвинул ближе ополовиненную бутыль. Ноздри раздулись шире, но чашечка не наполнилась снова. Старый переписчик решительно откинулся на стену и скрестил руки. Помолчал, покривился и все же продолжил разговор.