Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Даруй троецарствие, владыка сом, — взмолился, путая забытые легенды и деревенские байки, кто-то суеверный.

Ул повёл плечами, проверяя, насколько послушно тело. Расширил щель меж шторок, осмотрелся. Выждав момент, Ул скользнул в тень носилок, оттуда к стене, вдоль нее до молодой поросли вьюна. Он ящерицей юркнул вверх по кладке, затем так же ловко вниз — и ступил в тихий сад. На цветниках и кустах лежали пёстрые коврики оконного света. Сами окна были высоки, частью зашторены, частью открыты. Получалось в подробностях рассмотреть, как в зале прогуливаются нобы.

Ул сел в траву, удобно откинулся на ствол яблони. Усмехнулся: бал… смешное и глупое дело! Вроде никто не заставляет нобов, а только они топчутся в тесноте, обходя зал по часовой стрелке, чтобы поклониться старшим, сидящим на диванчиках и в креслах у столиков. Еще нобы стараются успеть сказать несколько слов девицам, неискренне скучающим стайками вдоль стен. Нобы бредут от группы к группе, с постоянной улыбкой, с преувеличенной любезностью. Особенно глубоки поклоны перед рядом кресел у дальней от сада стены, где и стол богат, и гости одеты роскошно. По всему видно, — сообразил Ул, — хоровод показной вежливости продолжит кружиться, покуда средние три места пустуют.

Голубую кровь, внятную взгляду Сэна или его чутью, Ул не воспринимал, хотя старался изо всех сил. Не мог указать обладателей её и тем более назвать линию и ветвь. Отсутствие способностей радовало: сколько можно обнаруживать в себе странности и ждать подвохов?

Кружение людского хоровода утомляло. Сэна увидеть не получалось, тени на шторах рисовались нечётко, да и силуэты в открытых окнах казались туманными. Ул тёр глаза, щурился, мысленно сетовал на усталость… пока не замер, задохнувшись.

— Вьюн, — едва выговорили губы. — Или… паутина? Неужели…

Стоило прикрыть веки, явилось видение ночного зала чиновной палаты. Посреди — обвитая тенью лестница, мелькание лоз и гибких сторожевых усов… Без помехи обычного зрения бальный зал воспринимался схожим: в середине толстый стебель, от него отростки во все стороны, и каждый трогает беззаботно улыбающихся нобов, оставаясь для них незаметным. И не просто касается, натягивает связь. То ли запоминает, то ли метит.

— Весь бал — ловушка, — Ул дёрнулся вперёд и резко выдохнул. — Поздно. Он уже там. Хоть бы дрянь не оказалось ядовитой!

Хрустальный звук разнеся по залу. Музыканты вступили, исполнили торжественную мелодию. Зычный голос объявил о прибытии особого посланника канцелярии, голубокровного графа Орсо. Затем скороговоркой, как малозначительных, упомянул градоправителя и барона Могуро — богатейшего из жителей Тосэна и окрестностей.

Проглотив на вдохе комара и подавившись любопытством, замешанным на опаске, Ул сощурился, рассматривая графа сквозь невнятность теней на окнах. Посланник из столицы выглядел лет на сорок. Сухой, рослый, с длинным, слишком узким лицом, будто режущим воздух — до того оно сточено к носу. Сам нос имеет горбинку у основания бровей, а чуть загнутый клюв-кончик нависает над тонкой верхней губой. Подбородка у графа нет, кадык, и тот лучше заметен. Из-за такой особенности лица верхние зубы почти торчат, а улыбка оттягивает нижнюю губу в кровожадном оскале. Делается еще заметнее, что нижняя челюсть будто вмята…

— Фу, — Ул сплюнул комара и прикрыл рот, запрещая себе говорить.

Граф резко повернул голову, уставился в сад круглыми птичьими глазами с тонких веках без ресниц. Сделалось внятно, как при взгляде в упор: у графа радужки глаз карие, светлые, с легкими штрихами рыжины. Зрачки острые, ощущать их внимание — больно!

Ул ничком рухнул в траву, боясь шевельнуться. Прицельное внимание отпустило, но Ул еще долго лежал и приходил в себя. Наконец, он осмелился сесть и глянуть в зал. Граф гордо занял почётное мести и разворачивал свиток, бряцающий печатями.

— Мы, князь земель Мийро и ствол синей ветви дара в золотом узоре доблести, в полном согласии с канцлером, желаем укрепить и объединить нобов, дабы не иссякла голубая кровь и не возникло раскола среди носителей старых и новых привилегий, равно значимых в своих заслугах перед страною. Засим объявляем своё исключительное благоволение к породнению нобов старых и новых привилегий, каковое будет вознаграждаться отныне и впредь. Да не иссякнет доблесть тех, на чьи плечи опирается порядок, как на столпы исконные. Писано в третий день года, — зычно прочёл граф. Обвёл взглядом зал.

— Важнейшее дело начинаем, ждём содействия от каждого. Пристало ли голубой крови угасать в нищей бесприютности, зависеть от случая, наделяющего наследников дарами или лишающего их силы? Пристало ли кичиться кровью и принижать заслуги титулованных нобов? Князь желает мира и процветания своим подданным. Это добрая весть. Отныне балам быть всякую весну. Отныне празднику быть местом и способом крепления уз титулованных и голубокровных. Барон, объявите о милости.

Граф оскалился в зал так любезно и широко, что по толпе пробежала судорога испуганного шёпота. Барон Могуро, грузный и пожилой, оперся обеими руками о стол, словно желая присвоить себе и его, и весь зал. Обвел собрание тяжёлым взглядом.

— Благоволение князя мы оценили, — в голосе клокотала не благодарность, скорее уж удавленная до хрипа ярость, — и готовы к ответным шагам, надлежащим столь щедро обласканным подданным, как мы. Наслышанный о тяжкой доле голубокровных, я, старший ноб и опора рода Могуро, готов отдать руку любимой младшей дочери хэшу Донго, коего случай лишил крова, а коварство людское — земель.

— Вопиющий пример угасания доблестного семейства, — согласился граф, занимая своё кресло. Сощурился, коршуном целя в кого-то у дальней стены. — Но разве бедствует одна семья? Мы обсудим сходные случаи, полагая каждый — особенным.

— Да начнётся бал, — промямлил градоправитель, оплативший веселье и решительно никому не интересный.

Ул сразу, отчётливо выделил в толпе Сэна. От наследника рода Донго отступили все соседи, образовав широкий пояс отчуждения, наполненный завистью, презрением и злорадством… О богатстве барона ходят легенды, и, хотя муж младшей дочери не станет наследником, ему перепадёт изрядный кус власти и золота. Не меньше получит и барон, украсив бесцветный герб алой лентой.

Заиграла музыка, замерший было хоровод знати нестройно качнулся, смешался. Молодые нобы заспешили испросить право на танец, старшие сбивались в группы и обсуждали сокрушительно огромную новость. Сэн стоял каменный, не слыша музыки и не замечая, как его толкают, оттесняют с отведённого для танцев пространства.

— Что с нарушением прав белой ветви Огоро? — осведомился граф, и все замерли. — Разве они не посылали прошения в столицу, отчаявшись найти справедливость в Тосэне?