Стивен Браст - Гвардия Феникса (сборник)

Челани, вынуждены мы добавить, хотя и озадаченная той внезапностью, с которой Туллис начал объятия, ни единым намеком не дала понять, что ей это неприятно. Напротив, все ее телодвижения свидетельствовали о готовности ответить страстью на страсть, желанием на желание и объятием на объятие. Когда же поцелуй в конце концов закончился, Челани, дыша с изрядным трудом, проговорила:

— Милорд!

— Что?

— Я…

— Миледи что–либо неприятно?

— Неприятно? Нет. Однако…

— Да?

— Вы обратили внимание на нашу одежду?

— Я заметил, что она по–прежнему на нас.

— Именно, — сказала она. — Я и сама заметила то же самое, и это показалось столь важным, что я пожелала убедиться в вашей осведомленности о данном факте.

— О, уверяю вас, он от меня не ускользнул.

— И?

— О, миледи Челани, мне представляется, что нам следует от нее избавиться, причем…

— Да? Причем?

— Причем так быстро, как мы только сумеем. Ну, что скажете относительно данного плана?

— Клянусь вам, сударь, именно этот план я предложила бы и сама, если бы…

— Если бы что?

— Если бы вы первым не сделали это.

— В таком случае мы согласны?

— Целиком и полностью!

— Тогда давайте позаботимся о воплощении данного плана без дальнейших проволочек.

— Сударь, разумность ваших слов достойна мудреца–атиры.

Попытка воплотить данный план, однако, успехом в данном случае не увенчалась. А все потому, что уже первый этап, каковой включал избавление Челани от блузки, был завершен лишь частичным обнажением ее плеч — Туллис же, утробно заурчав, обнаружил, что категорически не в силах удержаться от того, чтобы покрыть вышеупомянутые плечи нежными ласками и мягкими поцелуями, на каковые Челлис ответила вздохами и внезапной утратой интереса к продолжению процесса разоблачения, вместо этого полностью отдавшись кратковременным ощущениям — впрочем, ощущения эти, как вы понимаете, были исполнены чувств, и отнюдь не неприятных.

— Ах, — выдохнула она.

— Видите, — проговорил Туллис между поцелуями — говоря фактически в ее плечи и шею, ибо именно по ним двигались его губы, — я просто не в силах выпустить вас из рук.

— И не только из рук, — отозвалась Челани, а по тембру голоса чувствовалось, что у его обладательницы кружится голова, — но и из губ тоже.

— О, вы это заметили?

— Кажется.

— Но вы не возражаете?

— О, ничуть, однако…

— Да?

— С таким подходом, сударь, вы рискуете так никогда и не снять блузку, а она, видите ли, будет препятствовать дальнейшим ласкам.

— О, вы безусловно правы, восхитительная моя прелестница. И все же, разве не вы недавно сделали замечание относительно терпения и предвкушения?

— Воистину так, это говорила я, — согласилась Челани, чье лицо покрывал румянец. — Однако…

— Да?

— Я не соотносила это замечание с собой.

— А теперь вы это сделали?

— Признаю, есть некоторая справедливость в том, что вы сделали честь объяснить мне.

— Искренне рад, что это так.

— И все же…

— Все же?

— Когда ваши губы так прижимаются к моим плечам, к моей шее, к моей спине… — ах! ах! — я просто не могу дождаться часа, когда для ваших ласк откроется еще часть меня!

— Итак, вы желаете, чтобы я…

— Чтобы вы продолжали меня раздевать, сударь. Заверяю вас, в итоге вы обретете мою искреннюю признательность.

— Ну что ж, продолжаю. Вот, видите, блузка уже у вас над головой.

— О, и правда.

— А сейчас она уже на полу.

— О да! О да!

— И теперь выше талии…

— Да, выше талии?

— На вас лишь тончайшая сорочка, которая не только обеспечивает мне роскошный панорамный вид на пару идеальной формы холмиков, каковые я заметил в первый же миг нашего с вами знакомства…

— Да–да, не только?

— Но также открывает еще несколько местечек для доступа моим губам - каковые губы, клянусь, не желают ничего иного, кроме как исследовать то, что глаза мои только что пожирали с такой страстью, как будто передо мной накрыта роскошная трапеза, приготовленная самим маэстро Валабаром!

— Ах, сударь, но ваши руки!

— О, да, действительно. Руки мои — весьма невоздержанные, признаюсь - опережают мои губы в поиске прелестей, которые жаждут и те, и другие.

— Ах, милорд, какие чувства пробуждаете вы во мне!

— Заверяю вас, во мне они пробуждаются в той же мере. Но вот, видите, руки мои ухитряются проникнуть под вашу сорочку, тогда как губы мои — вот и вот — находят начало пути в те же края, только сверху вниз.

— О да, именно это и происходит!

— А теперь руки мои, двигаясь самым что ни на есть невоздержанным образом…

— Да? Да?

— Снимают с вас и сорочку.

— Итак…

— Итак, теперь ничто не препятствует воссоединению моих губ с этими идеальной формы грудями, и особенно…

— Да, особенно?

— Особенно с их участками, вот здесь, на самых кончиках — как мне говорили, весьма чувствительных.

— О, вас не ввели в заблуждение, вы правы! Видите, как они вздымаются в ответ?

— Сударыня, от моего внимания никак не может ускользнуть то, сколь благодарственно они демонстрируют себя моим губам, и доказательство тому - моя собственная плоть — вы ведь чувствуете ее прикосновение здесь, у вашей ноги? — стремящаяся прикоснуться к вам, еще и еще…

— Ну конечно же, милорд, конечно же я ее чувствую, и заверяю вас, что мне чрезвычайно приятно служить источником подобного возбуждения, ибо столь же приятными источниками являются ваш язык, ваши губы и зубы, ваши пальцы, искусно порождающие такое же возбуждение на двух инструментах, на которых они исполняют истинную симфонию…

А теперь мы обязаны ответить на вопрос, которым, без сомнения, давно уже задается читатель: с какой это стати мы возложили на себя обязанность описывать, причем столь подробно, действия двух персон, хотя обычная вежливость предписывает оставить их наедине, уважая чужое право наслаждаться самыми сокровенными минутами своей жизни.

На вопрос этот есть два ответа. Кое–кто из наших братьев–авторов (в частности, похоже, мужчин, поэтому «братьев» особенно уместно), видимо, имеет на удивление слабое понимание сущности возбужденной женщины, можно даже заподозрить, что они сами никогда не видели такой. В частности, к нашему общему смущению, мы вынуждены нередко читать описание любовных игр, где один из участников (как правило — мужчина, как и искомый автор) выведен испытывающим глубочайшее внимание к кончику женской груди, каковая столь часто используется в роли удобного объекта для демонстрации обоюдного влечения, и вышеупомянутый кончик описан отвечающим на это внимание так, словно он соединен с плотью своего рода пружиной, которая с помощью языка или пальцев вдруг распрямляется. Воистину, слишком часто наш брат–автор использует для этого действия слова, являющиеся поэтическим описанием звука распрямляющейся пружины.