Александр Михайловский - Ярость славян

Такие мелкие группы вражеских всадников, обычно выдвигаемые каганом впереди аварского войска на половину дневного перехода, изрядно попортили нам кровь вчера во время спасательной операции и заставили обратить на себя серьезное внимание. На борьбу с ними мы отрядили две трети своих уланских эскадронов, которые тут же рассыпались по изобилующей холмами и оврагами степной равнине и развернули на аварских разведчиков настоящую охоту. При боестолкновении на пересеченной местности с действующей из засады доброй сотней уланш мелкая группа аварских кавалеристов в свою очередь становилась фактически беззащитной жертвой этих безжалостных охотниц за головами. Поскольку заклинание Охранного ветра еще ни разу не давало сбоя, луки обров оказывались бесполезны, а вот арбалетные болты со стороны наших воительниц летели в цель вполне исправно и поражали насмерть даже богатых и знатных, несмотря на защищавшие их кольчуги и доспехи.

Есть все-таки в лилитках – что в диких, что во всех остальных – нечто такое, что роднит их с ушастыми существами из мира Большой Луны. В разгар схватки они всецело отдаются неистовой ярости, которая не отпускает их до самого конца боя. Первый раз мы это наблюдали во время Битвы у Дороги, когда освобожденные нашим заклинанием лилитки добровольно кинулись на Волкодавов и устроили им настоящую резню. Также и сейчас – после кровавых головокружительных схваток от аварских всадников остается только кровавое рагу.

Хорошую сталь пускают тевтоны на свои палаши и затачиваются те до бритвенной остроты, но каким сильным и яростным должен быть удар, чтобы напополам разрубить тело знатного обра, частью разорвав, а частью смяв гармошкой тонкие стальные пластины ламеллярного доспеха. Иногда удар идет поперек корпуса – вдоль пластин и тогда нижняя половина обрина остается на коне, а верхняя, еще цепляясь за жизнь, падает на степную траву. Часто перед тем как нанести последний, смертельный удар, боевые лилитки, чье владение палашом быстро прогрессирует, сперва обрубают врагу обе руки, по локоть или по плечо, как получится. Потом их приятели найдут место побоища, и увиденная картина послужит им уроком. Собакам – собачья смерть.

И было за что так с ними поступать. В тех селениях, откуда мы не успели или не смогли эвакуировать местное население, эти самые обры, как взбесившиеся ласки, уничтожили весь народ поголовно. Их любимый способ убийства – распятие, но не брезгуют они и посажением своих жертв на кол, сожжением заживо и волочением за лошадьми, а отсечение головы в таких условиях и вовсе можно считать за милость.

Я почти физически ощущал ярость, овладевающую воительницами, которые сперва сильно гуманизировались под нашим влиянием, а теперь испытывали шок, что неужели такое возможно не только по отношению к ним, остроухим, но к самым обычным людям с круглыми ушами. Но сильнее всего картины аварских зверств подействовали на наших юных лейтенантов, происходивших из достаточно гуманного, почти пасторального мира, а теперь неожиданно повзрослевших и закалившихся, а также отчасти поседевших.

– Запомните, мальчики, – сказал я им после того сражения у брода, – теперь вы Старшие Братья, и поэтому ведите себя соответственно. Не раскисайте, но и не ожесточайте свое сердце, несите врагу справедливое возмездие, а не жестокую месть их родным и близким. Если от нас требуется, чтобы народ обров сгинул бесследно, то давайте не будет отягощать этот процесс лишними жестокостями. В конце концов, это требование означает не стопроцентное физическое истребление, а всего лишь то, чтобы никто и никогда не смог практиковать такой образ жизни. Для нас это табу, так что несите свое звание русских воинов и офицеров честно и грозно, воздавая врагу за злодеяния, но не впадая в неистовую жестокость.

Так что я мог быть более-менее уверен в том, что женщинам и детям обров не грозит ничего особенного после того как мы убьем всех их мужчин; а в этой войне любой обр, взявший в руки оружие, обязательно умрет. Пришедший с мечом от меча и погибнет, пошедший по шерсть останется стриженным, возомнивший себя сверхчеловеком и господином будет низвергнут в прах и растоптан, а обратившийся ко злу сам будет пожран этим злом без остатка, потому что сила поднимется на силу. И хоть никто не назовет меня добрым божеством, вроде Птицы или Лилии, но я несу обрам лишь чистую, ничем не замутненную ярость возмездия. Какой мерой мерили, такой и отмерится им.

А в том, что это случится, у меня не было никакого сомнения. Несмотря на все потери антов, большую часть мирного населения нам удалось убрать с пути аварской орды, сохранив тем самым ядро народа. Ну и конечно, играли свою роль и потери, нанесенные обрам. Из двадцати тысяч в этих боях мы выбили уже тысячи полторы, причем сегодня вдвое больше, чем вчера. И если каган еще не полный мудак, то очень скоро он окончательно забудет о том, чтобы высылать впереди своего войска завесу из мелких отрядов. Происходящее особенно страшно для врага, ибо пока ни одному обру из тех, кому не повезло попасть в засаду, не удалось спастись и рассказать о том, как все было на самом деле, а нарубленные кусками молчаливые трупы очень негативно воздействовали на боевой дух аварской орды. Это было необходимо для того, чтобы каждый обрин понял, что он уже обречен на лютую смерть и безымянную могилу.

Но не все было так однозначно, как говорили в наше время. В процессе поиска того места, где при остановке на ночевку содержат заложников, обнаружилось, что кроме молодых булгар, которые внешностью и одеждой почти не отличаются от своих обрских сверстников, в ставке кагана имеют место и парубки вполне славянского облика. Светловолосые, в белых рубахах и портах они были очень хорошо заметны с воздуха. Собственно, по ним-то мы место содержания заложников и обнаружили, ибо, как я уже говорил, булгарские заложники от обров не отличались. У них, кажется, даже оружие не отобрали. Итак, что это мы видим, если как раз сейчас авары творят над бедными антами жестокий геноцид? Или это заложники от тех родов антов, которых каган примучил еще раньше и пока не желал переигрывать? В любом случае, это знак того, что кто-то из «братьев-славян» (или не совсем славян) решил, что договориться с врагом будет гораздо выгоднее и удобнее, чем сражаться с ним до последней капли крови. А вот это, товарищи, не айс, совсем не айс. Коллаборационистов следует истреблять так же беспощадно, как и самих захватчиков-оккупантов.

Тогда же и там же. Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

Ух ты, снова мы в новом мире. Тут даже живут древние славяне – но не такие, как в древней Киевской Руси, а еще древнее, лет так на пятьсот – четыреста. Они тут такие древние, что даже по-человечески еще разговаривать не умеют. Отец Александр говорит, что это даже не церковнославянский, и что он сам почти ничего не понимает. Да и местные детки-девки (наосвобождал их Серегин на наши головы) по сравнению с дикими оторвами-амазонками – просто скучные клуши, которые умеют только плести веночки из полевых цветов, плакать о прошлой, тихой и мирной, жизни и петь длинные протяжные и ни хрена непонятные песни. Да по сравнению с ними даже бывшие мясные лилитки – верх крутизны и драйва. По крайней мере, они тихие-тихие, а внутри стальной стержень, такой, что не согнешь.