Александр Михайловский - Ярость славян

Патрикий Кирилл не знал, что беззащитность этих женщин была только кажущейся. У каждой на снятом с боевого коня седле лежала аккуратно свернутая защитная экипировка, форма, а также все положенное личное оружие, типа палаша кинжала, арбалета и пики, воткнутой рядом в песок тупым концом. Самозарядки Мосина и единые пулеметы, положенные по штату № 2 тоже были тут, составленные во взводные козлы… Приближающие дромоны были вовремя замечены, и несколько убийственных скорострельных машинок по приказу эскадронных командиров были аккуратно размещены на флангах в прибрежных зарослях тальника таким образом, чтобы купающиеся воительницы не перекрывали ему сектор обстрела.

Прояви ромеи хоть малейшее недружелюбие – и за их жизнь никто не даст и старой поношенной портянки. Впрочем, драться с боевыми лилитками врукопашную и соревноваться в стрельбе из лука с амазонками – это такое же самоубийственное занятие, как и рядами и колоннами идти на мерно стрекочущие пулеметы, собирающие свою кровавую жатву на полях мировых войн высших миров.

Но не один патрикий засмотрелся на купающийся в Днепре полк серегинских уланш – такое шикарное зрелище привлекло внимание и остальной команды дромона – сначала офицеров, собравшихся на возвышенной носовой платформе, а потом и других, за исключением гребцов нижнего ряда, запертых в подпалубном пространстве. Сначала, заглядевшись на голых баб, сбился с барабанного ритма одноглазый боцман Агапий, а вслед за тем, как замолчал барабан, уже гребцы верхнего ряда бросили грести и, привстав со скамей, завертели головами в поисках того, что привлекло такое внимание их офицеров. Короче, получились бардак и позорище, заставившие покраснеть не одного седого ветерана. Дромон зарыскал на курсе, как подгулявший матрос на выходе из таверны, потом, после резких окриков очнувшихся офицеров, выровнялся. Правда, то впечатление, которое центральный имперский флот собирался произвести на варваров, было необратимо испорчено этим инцидентом. То ли дело на торговых кораблях, где на веслах сидят не свободные ромейские моряки, а прикованные к своим скамьям рабы. Там с ритма не сбился никто, ибо у злого надсмотрщика в руках больно хлещущая плеть с несколькими хвостами.

Так ромеи думали ровно до того момента, пока не произошло следующее приключение. В нескольких локтях от плещущих весел дромона вынырнули головы нескольких нереид, находившихся в своей водной форме, плескавших по глади реки своими дельфиньими хвостами. А среди нереид, как их предводительница, резвилась богиня реки по имени Дана, чье обнаженное тело юной девушки было соткано из полупрозрачных водяных струй. Стоит ей разозлиться – и тихая, сияющая солнечными бликами гладь реки превратится в яростно бушующую вспененную поверхность в объятиях разъяренных волн, сбрасывающих за борт человеческие тела, хрустнут хрупкие корпуса дромонов, и тогда против ромеев не понадобятся никакие пулеметы. В отношении того, что происходит на Днепре, Дана значительно могущественнее своей сводной матери Анастасии. Ведь она – это теперь и есть Днепр, и не стоит никому ссориться с богиней, находясь в полной ее власти.

Увидев такое явление, ромеи сперва остолбенели, а потом начали лихорадочно креститься и возносить молитвы Всевышнему о спасении от нечистой силы. Попытка развернуть «Золотую Лань» и направить ее вниз по течению привела к тому, что в скулу дромона с недвусмысленной бесцеремонностью ударила невесть откуда взявшаяся волна, возвращавшая ромейский дромон обратно на путь истинный. Возносящие молитвы голоса ромеев при этом стали громче и пронзительней; это суеверные в силу своей профессии люди уверовали, что теперь они находятся в полной власти враждебных сил, и не будет им никакого спасения.

А эта волна уже несла дромон по речной глади все дальше и дальше вверх по течению. Несмотря на то, что большинство весел бесполезно повисли в своих уключинах, а гребцы в панике метались по палубе, с каждым ударом сердца «Золотая Лань» все увеличивала и увеличивала свою скорость, и вскоре уже дромон напоминал выходящий в лихую атаку торпедный катер. Следом точно так же разгонялись и торговые купеческие дромоны, и никакие усилия подстрекаемых ударами плети гребцов не могли замедлить их стремительный бег по глади речных вод. Вот пронеслась по правому борту и скрылась позади южная оконечность острова с ее странными купальщицами, а византийские дромоны продолжали свой неудержимый бег против течения.

В патрикии Кирилле, продолжавшем неподвижно стоять на носовой площадке дромона, липкий страх перед колдовством и неизвестностью мешался с недоумением при виде всего происходящего. Ведь даже одетые и экипированные всадники, силуэты которых появились на высоком обрывистом берегу по левому борту дромона, отнюдь не походили на тех степных варваров-авар, которых патрикий Кирилл помнил по своему прошлогоднему посещению ставки кагана Баяна, расположенной тогда на правом берегу в устье Дона-Танаиса.

Какие, к воронам, могут быть варвары, одетые в одинаковую до последней заклепки амуницию, и дисциплинировано выполняющие команды своих начальников? А тут еще и эти чудеса с речными то ли чудовищами в образе женщин, то ли просто бесами, которые тянут ромейские дромоны с их перепуганными командами неведомо куда. Но всю истину этого утверждения ромеям еще предстояло познать, ибо впереди на берегу по левому борту уже показались тонкие ниточки причальных мостков и возле них – некоторое количество встречающего дромоны народу явно неварварского вида. При этом наверху, на плоской вершине возвышающегося над мостками холма, патрикий Кирилл мог наблюдать только что начатое, но явно масштабное строительство. Повсюду были видны горы разрытой землекопами земли, и какие-то люди все время бегали с тачками туда-сюда. На впадающей в Днепр неподалеку от стройки речке возводились странные бревенчатые конструкции, назначения которых патрикий Кирилл опознать пока не мог. То ли пыточные сооружения, то ли попытка с неизвестной целью запрудить движение этой речки, чтобы помешать ей слиться с Днепром-Борисфеном. Если это второе, то непонятно с какой целью производятся все эти манипуляции.

Хотя, если брать по большому счету, патрикий Кирилл думал, что глупые деяния презренных варваров должны быть безразличны по-настоящему цивилизованному ромею. Ну и что, что это не авары, которых эти пришельцы, в свою очередь, победили и изгнали из этих краев. Ну и что, что они не похожи на варваров. Ведь даже если варвар не похож на варвара, то он все равно остается варваром и с ним нужно поступать соответствующим образом: льстить, подкупать, обманывать, в любом случае делать все, чтобы одни глупые варвары убивали других глупых варваров, тем самым действуя во благо ромейской державе. Патрикий Кирилл происходил из старого римского патрицианского рода и впитал такие воззрения с молоком матери, что мешало ему трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию.