Саша Готти - Влада. Перекресток смерти [litres]

За этим голосом надо было идти, как за маяком, который светил, звал, указывал путь.

Но преграда все еще была – белая непроглядная пелена между ней и тем миром, куда надо было обязательно прорваться и вернуться во что бы то ни стало. Пальцы сжались, вцепившись в чьи-то ладони, такие теплые и живые.

Влада вдруг поняла, что выбирается, поднимается на поверхность из неведомых глубин. Такое бывало, когда нужно очнуться от тяжелого сна, стряхнуть с себя оцепенение, и – последний рывок!

Пелена стала тонкой, как истлевшие тюлевые занавески, и вот уже реальность оказалась совсем рядом, от нее отделяли только закрытые веки, которые казались чугунными от тяжести… Осталось только поверить в то, что можно открыть глаза.

В ресницах дрожал и путался холодный неяркий свет, потом мир вокруг наконец-то проявился: замерцал где-то недалеко экран ноутбука, в нос ударила тошнотворная бензиновая вонь, а совсем близко оказалось плечо в зеленой футболке, в которое уткнулся пульсирующий висок.

Влада осторожно села, пытаясь понять, где она находится.

Вокруг дремала полутьма, такая удивительно спокойная и тихая, какая бывает только в пять утра.

Тусклый прямоугольник экрана светил с дальней кровати; рядом на длинной железной ноге возвышалась капельница, перевитая прозрачными шнурами; тускло поблескивали покрашенные масляной краской стены; из розеток торчали зарядки мобильников. Все это было похоже на больничную палату с широким окном, за которым уже светало.

Потрясением было то, что на одной кровати с ней, заняв почти все пространство, развалился Егор. Физиономия его была в шрамах и царапинах, кое-где заклеена пластырем, который уже наполовину оторвался. Тролль безмятежно спал на спине, забрав себе единственное одеяло и почти спихнув Владу на пол.

Еще одним потрясением стал стоящий посреди больничной палаты байк в полуразобранном состоянии. Он вонял бензином, а железяки от него были разбросаны по всей больничной палате. Чей это байк, можно долго не гадать.

Вдоль стены стояло еще три кровати, на которых торжествовало сонное царство. На одной из них, скрыв лицо челкой, дремал Гильс Муранов. С кровати свесилась рука, зажимая гаечный ключ, испачканный в масле.

На другой кровати ровно дышал во сне Игнат, на третьей храпел Герка с ноутбуком в обнимку. Рядом с Геркой калачиком свернулась Настя в больничном халате. Рваный тапок с ее ноги соскальзывал, норовя упасть, и Настя вздыхала во сне, поджимая ногу. Тумбочки возле кроватей были заставлены распахнутыми ноутбуками, флаконами духов, завалены косметикой и пакетами чипсов: здесь явно побывали кикиморы и оставили самое, по их мнению, необходимое.

«Ну вот, я очнулась, а они дрыхнут», – с досадой подумала Влада, которой сейчас почему-то хотелось кричать и петь от радости.

– Егор! – скинув с себя ногу Бертилова, она принялась трясти его за колено. – Эй, проснись… слышишь?!

Бертилов встрепенулся, лениво приоткрыв глаза, и приподнялся на локте, долго разглядывая Владу странным взглядом.

«Как он изменился», – удивилась Влада, отмечая на лице тролля необычное, какое-то взрослое и очень уверенное выражение. Не наглое, как обычно, а именно уверенное и властное.

– Не шуми, пожалуйста, – шепотом произнес он и бухнулся обратно на подушку, закрыв глаза.

– Как это – не шуми?! – возмутилась Влада. – Что за свинство, я ведь еле выжила… А ты будто и не рад мне?

– Рад, – чуть сдавленным голосом ответил ей Егор. – Что-нибудь тебе снилось или не помнишь? А рука, как, болит или нет?

Сколько вопросов. Рука?.. Влада повернула к себе ладонь правой руки и чуть не вскрикнула, увидев на ней рубец в виде пентаграммы. Но красное пятно даже не ныло и не саднило, хотя мурашки озноба бежали от него до самого плеча.

– Мы все живы, – в глазах вдруг стало жарко, а в горло хлынула соленая волна слез. – Мне до сих пор не верится, что у меня все получилось. Получилось, Егор! Если бы ты знал, я ведь не верила до последней секунды…

– Зато я верил, – расплылся в улыбке Бертилов. – Ты упрямая, у тебя всегда все получается, что ты задумаешь. Но вот по поводу кровати – это моя кровать. Ващ-ще уже…

– Нет, моя, если здесь больница и рядом моя капельница, – улыбнулась Влада. – Ты лучше вот что… Хоть что-нибудь мне расскажи.

– Огромное спасибо за то, что ты на меня взвалила одну из сторон новой Конвенции, – с показным безразличием зевнул Егор. – Хотя я планировал по жизни бездельничать, но, похоже, не выйдет. Кстати, острые ушки у девушек не в моем вкусе. Хоть помнишь что-нибудь?

Влада напряглась, закрыв глаза. Действительно, где она только что была? Воспоминание, как пугливый зверек, вдруг юркнуло в глубины памяти и затерялось там, оставив только смутный след. Влада прекрасно помнила все: и признание Егора, и роковое свидание с Гильсом, и дальний янв, подаривший ей видения прошлого, и как ее тянуло в воронку. Помнила и страшный лихорадочный бег мыслей, собственные отчаянные решения, приходившие в последний момент. А вот дальше – ничего, совсем. Разве только ощущение недосказанности, которое остается после сна.

До сознания вдруг дошло, что Бертилов что-то сказал про острые уши, и страшная мысль пронзила, как ужалившая оса. Пришлось схватить с ближайшей тумбочки чей-то смартфон, нажать на фронтальную камеру и долго рассматривать себя, как в отражении зеркала. Что изменилось в ней после возвращения, после всего? Лицо осталось прежним, разве что выглядело даже лучше, чем прежде. Волосы… Волосы показались темными как уголь, потерявшими прежний блеск. Может, это и к лучшему.

Влада вдруг заметила, что Егор передразнивает ее, делая вид, что смотрится в свою ладонь, как в зеркало, и тараща глаза.

– Дурень! Нет у меня никаких острых ушей!

Бертилов получил кулаком по колену, и в ответ набросил ей на голову одеяло. К счастью, бесшумная драка не разбудила остальных и быстро закончилась: под едкое и вредное хихиканье Влада оказалась спихнутой с кровати на пол.

Пришлось завернуться в одеяло и брести на больничный подоконник, осторожно переступая через железки и промасленные тряпки.

Как бы ни чудил сейчас Егор, все равно он принял на себя одну из сторон новой Конвенции, об этом можно было не спрашивать, иначе бы их всех здесь не было.

И если раньше разговаривать о чем-то серьезном с троллем Бертиловым было трудно, то с хозяином дневного права это вообще стало совершенно невозможно. От него она точно ничего не выяснит, судя по наглой физиономии и безумному настроению. Достаточно того, что и Гильс, и Егор живы. Осознание того, что они оба рядом, было необычайно важным. Пусть Егор валяется на ее кровати, ведет себя странно и совсем не похож на отчаянно влюбленного парня, который пришел к ней тогда, в зловоротню на Невском проспекте. Наверное, слишком рад ее возвращению, потому и обзывается.