Джо Уолтон - Среди других

Еще одно письмо. Я не вскрывала. Но очень даже отметила из-за всего этого. Оно исполнено смысла: зловещего, но все же смысла. Все вокруг него звучит приглушенно.

Мисс Кэрролл без заминки согласилась написать письмо в библиотеку.

– Я заметила, что ты дошла до чтения Артура Рэнсома, – сказала она.

На самом деле Рэнсом мне нравится. Я бы не сказала, что «дошла». Конечно, я его давным-давно всего перечитала, но с удовольствием. Есть что-то симпатичное в откровенно детских книжках без всякого секса и со счастливыми концами – в Рэнсоме, Стритфильд и тому подобном. Они не «на вырост», и заранее знаешь, что получишь, но получишь ты милую здоровую историю о ребятишках, которые возятся с лодкой, учатся танцам и тому подобное, и у них будут маленькие победы и маленькие катастрофы, и в конце концов все обернется к лучшему. Это бодрит, особенно после читанного вчера Чехова. Хорошо, что я не русская.

Но раз это на шаг приблизило меня к читательскому билету, я только улыбнулась. Если только он пришлет подписанный бланк, получу билет уже на этих выходных. Не надо мне было так называть его: «он». Но трудно выбрать, как его называть? Как бы вы стали называть отца, с которым только что познакомились? «Папа» – просто смешно. Но, хоть его и зовут Даниэль, называть так было бы странновато.

Письмо от отца пришло с первой почтой, в нем десять фунтов (!) и подписанный бланк. Он пишет, что деньги на покупку книг, но я куплю и немножко булочек.

Я поговорила с Шарон насчет иудейской пищи. Она сказала: им Бог велит, что есть, что не есть, и еда эта особенная, но другим не вредит. Говорит, что хлеб вкусный, но всегда немножко черствеет, пока доходит из Манчестера. Похоже, быть иудейкой – хлопотливое дело, и мне бы совсем не понравилось ничего не покупать по субботам, тем более что нас только тогда и отпускают из школы. Но, может быть, дело того стоит.

Разговорить ее на эту тему было непросто. Ее часто дразнили, и она привыкла, что люди такого побаиваются, и вполне благоразумно старается поменьше рассказывать. Пришлось рассказать про еврейского отца моего отца. Она сказала, что это вовсе не делает меня еврейкой, что нельзя быть еврейкой отчасти, а передается это от матери. Она сказала, если я хочу стать иудейкой, мне потребуется обращение.

Я припомнила, как миссионер приходил в церковь с рассказами про обращение язычников. Он говорил, что некоторые притворяются обращенными за дармовую еду, а потом при любом затруднении возвращаются к прежним языческим богам. Таких он называл «рисовые христиане». Я, пожалуй, могла бы стать «рисовой иудейкой».

С другой стороны, это точно доведет дедушку до припадка. Моя мать наверняка ему расскажет в надежде, что у него случится новый удар.

Погода на неделе резко переменилась. В прошлую субботу было довольно тепло и солнечно, осень нехотя оглядывалась на лето. Сегодня сырой шквалистый ветер, осень так и прет в зиму. Земля скользкая от палых листьев. Освестри выглядит еще хуже обычного. Теперь, когда Джилл мне показала, я замечаю, что девочки в автобусе пускают по кругу запретную губную помаду и хихикают. Мне они напомнили Сьюзен из «Последней битвы». Я замечталась, будто знакомлюсь с Клайвом Льюисом, хоть и знаю, что он умер. Даже неловко признаваться.

Я вошла в библиотеку, вооружившись письмом и подписанным бланком, и увидела приветливую библиотекаршу, которая наверняка и без них меня бы записала. Она на них почти не смотрела. Теперь у меня билет с кармашком для восьми карточек, которые позволяют взять восемь книг в любое время – а фактически в субботу утром, когда я могу выбраться в город до полудня. Еще она мне сказала, что, если мне понадобится что-то, чего у них нет, для читателей до шестнадцати межбиблиотечная рассылка бесплатно. Так что я могу заказать, что хочу, и они для меня выпишут. Мне только нужно знать автора и название. Я составлю список из книг, перечисленных на титульном листе других книг, и возьму их на следующей неделе. Она сказала, они могут получить любую книгу, изданную в Британии, и даже не важно, если тираж уже распродан. Она предложила присылать мне уведомление, но я сказала, что не надо, пусть сэкономят деньги от рассылки на покупку книг, а я просто буду приезжать раз в неделю и забирать, что они получили.

Межбиблиотечная рассылка – чудо света и слава цивилизации.

Библиотеки – это чудо. Они даже лучше книжных магазинов. В смысле книжные магазины ведь зарабатывают на продаже книг, а библиотекари просто сидят и одалживают вам книги по доброте душевной.

Потом я провела счастливый час среди полок, которые похожи на школьную библиотеку тем, что на них тоже попадаются жемчужины, но довольно редко. И научная фантастика стоит вперемешку с остальным, так что искать приходится дольше. Восемь книг оттягивали мне руки, а дождь хлестал в лицо, и я подумывала, не вернуться ли в школу читать их в уюте своей библиотеки. Но хотелось еще заглянуть в книжный, и хотя восемь книг – это звучит (и весит) солидно, но не настолько, чтобы хватило на неделю. Я теперь обычно читаю рано утром, если проснусь до звонка, и три часа обязательных спортивных игр, и на скучных уроках, и на самоподготовке, когда доделаю задание, и в свободные полчаса после, и полчаса, которые нам позволяют в постели, пока не погасят свет. Так что в обычный день я дочитываю две книги.

Поэтому я потихоньку пошла вниз к книжному. Ветер хлестал ветвями ив по воде. Желтые листья почти все облетели и плавали в озерке. Лебедей я не увидела. Но заметила, что за озерком тоже растут деревья.

Я сделала пару покупок. Хотелось бы знать, на сколько надо растягивать эти десять фунтов. Большинство книг стоят по 75 пенсов, толстые дороже. Сбежав, я бросила много книг. Можно было бы возместить потерю, но и новое читать хочется. Я купила новый сборник Типтри. В нем предисловие Ле Гуин, значит, ей его рассказы тоже нравились! Чудесно, когда любимые писатели нравятся друг другу. Может, они дружили, как Толкин с Льюисом. В магазине лежала новая книжка Хамфри Карпентера – биографии всех Инклингов, в твердом переплете. Закажу в библиотеке.

После книжного магазина я проверила полки с подержанными и там тоже кое-что купила. Теперь у меня было столько книг, что я еле шла, и нога, конечно, жутко разболелась. В дождь всегда так. Я не просила, чтобы мне подменили здоровую ногу на скрипучую ржавую флюгарку, но и никто, надо думать, не просит. Я бы согласилась на куда бо́льшие жертвы. Я готова была умереть, а Мор и умерла. Надо считать это боевым ранением, шрамом старого солдата. Фродо лишился пальца и надежды на счастье. Толкин знал, что бывает, когда книжка кончилась. Потому что это уже после конца – все очищение Шира и попытка прижиться во временах, которые не должны были наступать после славной последней битвы. Я спасала мир, по крайней мере верила в это, и мир уцелел вместе с закатами и межбиблиотечной рассылкой. А до меня ему дела нет, как Ширу не было дела до Фродо. Но это не важно. Моя мать – не темная королева, прекрасная и грозная. Она сама запуталась в своей злости, как паук в паутине. Я от нее спаслась. И Мор она уже ничего не может сделать.