Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Я обязательно приеду, – как-то сразу решил шаар. – Видимо, вы правы, я старею. Как посидел в погребе, дожидаясь смерти, так и не оправился более.

Марница, всю дорогу шагавшая молча, сбоку от Шрона – так, чтобы и не видеть отца, резко вскинула голову и обернулась, рассматривая знакомое лицо, выискивая на нём признаки болезни. Вроде, морщины чуть глубже легли, усталость гнёт плечи. Но большой беды не видно.

– Нет для меня радости в том, что прежде её приносило, – продолжил жаловаться шаар. – Детей всех распихал, пристроил. Потише в доме стало, хоть малый покой. Баб разослал, уже они опостылели мне, устал исполнять прихоти. Корыстные все, недобрые… Не вижу в глазах света, для меня горящего. О чём начал думать, ар, самому смешно! Гляжу на каждую, какую в дом приволок ради забавы, и соображаю: эта отравила бы меня, посули ей Люпс денег – или его заложила бы? Я ведь не просто так проснулся в подполе, меня изрядно подпоили нужным зельем. И кто подпоил, я уже вызнал. И сколько за то получила она – тоже.

– Каков на этот счёт закон в Горниве? – поинтересовался Шрон. – У нас за отравление клеймят. Если же смерть оно принесло, и того строже. До казни иногда.

– Да выпороть велел и в деревню наладил пешком, – поморщился шаар. – Недосуг казнить, наёмников я к ногтю жал, то ещё занятие. Пришли мы, ар. Прошу, вот и дом мой.

Шаар вполне искренне, с гордостью, указал на крепчайшее деревянное подворье. Отметил довольно: даже дуб, угодный гостям, имеется, растёт чуть в стороне, широко и свободно. У кого в городе ещё хватит места – выращивать дуб? Только шаар и сподобился сохранить, вместе с лужайкой.

Марница на дуб не глядела, она споткнулась и замерла у ворот, вцепившись в край панциря выра. Дома у отца можно было ожидать застать всякое. Порой тут так гуляли – весь город не спал! Иногда наёмники собирались, и тот же город дышал через раз, опасаясь на улицу высунуться. А когда Люпс стал распоряжаться всем, тогда и ходить к отцову подворью сделалось противно. Но всё же нынешнего зрелища Марница никак не предвидела.

На широком и низком – удобном для выров – крыльце, у створки распахнутых настежь дверей стояла её родная мама. И так она выглядела – не узнать. В дорогом платье, при украшениях, волосы убраны под красивый головной платок. Но куда удивительнее одежды – расправленные плечи, взгляд хозяйки и незнакомое выражение на лице. Никогда Марница не могла представить маму здесь, спокойную и уверенную в себе. Высматривающую на улице гостей и ещё более того – хозяина дома.

– Говорю же, всех отравительниц разогнал, – прищурился шаар, искоса наблюдая растерянность дочери. – Знакомьтесь, ар: моя жена. По закону Горнивы, нашим кландом одобренному недавно, браки людей признаются необязательными, у вас-то нет браков и обычай вам чужд. Но я решил на старости лет вспомнить древний закон. Это мама Марницы. А то городят сплетники невесть что, каждому язык укорачивать – морока. Она мне жена, а Монька – дочь и наследница. Вот и весь разговор.

– Маря, – всплеснула руками женщина, щурясь и с трудом опознавая наконец-то дочь в воинственной ар-клари, обряженной в кожаные штаны и рубаху мужского кроя. – Маря, да что же это? Ты в каком виде домой явилась? Мне твоя кухарка сказывала, так я не поверила… В деревню-то ты приезжала подобающе, всякий раз.

Марница резко тряхнула головой, по дуге, словно крадучись, подбираясь к крыльцу. Сердито кивнула на отца, не оглядываясь.

– Ты говорила, сюда ни за что и всё такое… Это как?

– Так хозяйкой-то меня не звали, – смутилась женщина, перебирая завязки рукава и звенья широкого браслета. – Опять же, все мы таковы, зарекаемся лихо, а как до дела доходит, так и забываем, что себе и другим обещали. Не шуми, Маря. Ты у нас теперь за двоих за нас бойка сделалась. Иди сюда, я обниму тебя. Я и комнату тебе приготовила, и ужин у нас поспел.

Женщина ворковала домовито и негромко, шаар весело щурился, понимая: против этого средства у дочери нет никакой обороны. Попалась, сейчас безропотно переоденется в подобающее платье и к столу сядет на тот стул, какой укажут. И разговаривать начнет. Не сразу – но начнет.

Шрон осторожно рассмотрел широкий проем дверей, зал за ним. Попробовал лапами доски пола.

– Дом крепкий, выдержит и вашего брата, – заверил шаар. – Двери широкие, двойные. Проходите, ар. Вы начали говорить о новом законе, а я сбил вас, перевёл на свою поспешную женитьбу. Даже и не знаю, по чести: то ли Моньке угодить желал, то ли эта баба и впрямь единственная, от кого яда не жду. Чудно мне, ар, что нет у вас семей в нашем, человеческом, понимании.

– Если разобраться поглубже, – осторожно сообщил выр, подбирая слова очень внимательно, – у нас нет и женщин в вашем понимании. Ведь кто ваши, человечьи, женщины? Они дитя вынашивают, выкармливают и растят. Мужчины же держат дом и защиту ему дают. У нас всё не так было и в самой благополучной древности. Дети из личинки вылуплялись сами, выживали в море слабые и мелкие тоже сами. Или не выживали… Тут наше воспитание ничуть не добрее вашего, брэми. Но когда малёк в ум входит, вот тогда и нужна ему наша, вырья, мать. Искать в нём родство души, на хвост сажать и в ум вводить, чести учить и уважению к семье. Не вижу смысла на вас примерять наши законы и правила. Не для суши они создавались.

– Кланд знает это, – на сей раз во взгляде шаара промелькнула отчетливая злость. – Только ему нравится рушить наши устои. Да, я сам ненамного лучше, уж я-то погулял… Но мы, люди, меж собой разберёмся, кому гулять и как за ту гульбу рассчитываться. Зачем же весь закон переламывать? Вы правы, надо думать о новом. Идёмте, ещё обсудим, чего от меня ждёте, как вам мысли мои подать поудобнее и когда их подготовить. Не от одного меня ведь те мысли и советы захотите получить.

– Конечно, – отозвался Шрон. – Но везде по-разному сложится, брэми. И прежде того, как сомнём кланда, прочее не свершится.

– Вы к нам ненадолго…

– Время наше всё учтено. Через пять дней сбор в столице. Именно в тот срок нам и надо явиться в главный бассейн. Ни днём ранее – ни полуднём позднее.

– Он вас будет подстерегать, – сухо и огорченно выдохнул шаар. – Если бы я прежде мог поверить вам, я бы вмешался… Людей купил, где надо, в столице это порой открывает двери там, где и нет никаких дверей. Идти напролом – плохо, это опасный и нелепый путь сплошных случайностей. Все возможности на его стороне. Если отложить и…

– Я очень хочу того же, – тихо ответил Шрон. – Но брэми, это невозможно. Давайте будем друг с другом честны, вполне и без утайки. Нас, взрослых выров ар-Бахта, всего трое. Если за зиму кланд уничтожит хотя бы одного выра или человека моей семьи, многое переменится. Если он отравит или подкупит ещё с десяток выров иных семей, новый поход в столицу сделается бесполезным. Нас мало, брэми. Так мало, что всякий наш путь, как его ни выстраивай – череда случайностей. Я очень боюсь за Шрома. Он силён и он пойдет первым. Но это знает и кланд. Мы уходим в столицу с последней надеждой на мирные перемены. Если она погибнет вместе с нами, будет война.