Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

Ким, опираясь на панцирь почти застрявшего Шрома, заглянул в проём распахнутой двери, и его глаза блеснули лукавством. В злодея лесной хозяин не верил и дурного не ждал. Подмигнул, уточнил громко: не съел его сестру серый волк? Не съел… Оно и понятно, за последние дни отощала, такую надобно кормить, вкусности в ней нет… Ким постепенно продвинулся мимо выра и добрался до ковра, открыл свою сумку, огорченно вздохнул и всё же стал рыться в ней, тощей, почти что пустой.

– Что бы тебе, добрый человек, пораньше шум свой начать? – укорил он Ларну. – Выров я лечил – мох не жалел, людей лечил после – траву щедро расходовал, тебе-то и не оставил. Хотя… Вот есть немного. Труха, а всё лучше, чем ничего.

– Кимочка, ты спас брата Хола? – без особой надежды уточнила Тингали.

– Троих уже точно не спас, – тихо отозвался брат. – Тинка, не всё можно назад вернуть, что из канвы вырвано… Не нам законы переписывать. Уже раз попытались шить без ума да души, одним жадным хотением.

– Да я что, я просто за малыша переживаю, – поникла Тинка.

– А ты иди-ка отдыхать, – велел Ким.

– Второй раз отвезу наверх, сам, – решил Шром. – Снаружи дверь подопру, да. Теперь я понял, надо иметь запор снаружи, он для покоя людей больше пользы несёт, чем запор изнутри, да… Люди себе сами отдыхать мешают, да и мне – тоже.

Ларна усмехнулся, забавляясь вырьими размышлениями. Ещё раз, уже в спину, поблагодарил гостей. Попросил Шрома прикрыть дверь – и рухнул, как подрубленный. То ли в сон, то ли в обморок…

Все мы в этой жизни наемники. Разве нет? До поры можно прятаться за мамкиной юбкой или спиной старшего брата, отца… Если есть семья и есть эти спины, можно прятаться, уклоняясь от своего найма. Отказываться от выбора. То есть уступать это право иным. Становиться рабом на торжище. Кто за веревку потянет, тот и определит путь, участь, место в жизни. Отказ от выбора – тоже выбор, а утраченная свобода – плата за него.

Он всегда выбирал сам. Дома было иногда сытно и благополучно, а иногда и голодно, это отложилось в памяти. Поблёкло со временем, утратило детали. Тогда он такую жизнь считал довольно обычной, вот и весь сказ. Чем набивалось за столом брюхо и как вымерялось благополучие, это взрослому по детским воспоминаниям уже и не восстановить… Зато помнится: тогда он впервые выбрал.

Был вечер, родители сидели у очага. Море шумело и норовило подобраться поближе, порвать старые сети. Он собирал, опасливо поглядывая на седину вспененных волн: большой шторм копится, опасный. Надо успеть. Сарай принял ворох пахнущих водорослями мокрых снастей, лодка прочертила брюхом длинный путь по песку. Он устал, тогда эта работа казалась тяжелой. Он побрёл к дому. Каждый шаг приближал к теплому сиянию жилья. Мутноватый лучинный свет едва пробивался через старые слюдяные пластинки, бережно уставленные в толстую неуклюжую раму.

Смоляная ночь густела. Ветер уже взмок от усердия, выкапывая ямы меж волнами, и добился изрядной их глубины. Хмарь упала на берег, наполнила воздух. Кривые, рваные порции дождевой влаги били в спину и гнали припозднившегося к родному порогу.

Он уткнулся в стену возле окна и замер ненадолго, стараясь отдышаться.

– Ты ещё спрашиваешь, кого отдадим? – в голосе отца звучала злость. – Я тебя с этим прихвостнем в дом принял, разве такое можно забыть!

– Он не выдержит, – жалобно посетовала мать. – А второго всё одно отберут, он в деда твоего пошел, негож для юга видом и статью, я говорила с…

– Бабьи сплетни, – рявкнул отец, и, даже не видя его, трудно было усомниться: шея горит бурой злостью прилива крови. И упрямства… – Ужин давай, забыла своё место в доме?

Мать засуетилась, смолкла на полуслове.

А он сел под окном и задумался…

Позже часто пытался разобрать толком и по совести: чего было более в том нелепом решении? Лихости мальчишеской? Зависти брату, смуглому и худощавому, но все равно старшему в семье и знающему море так, что его улов всегда – вдвое против твоего? Ревности к тому же брату, который увидит шааров двор, а затем и большой город? Покажет себя! И однажды, пожалуй, вернётся домой героем. Приедет богато одетый, а то и вовсе верхом на страфе и со слугой, с кошелем золота, с ворохом историй о дальних землях… Вернётся, чтобы застать родичей в неизменности их удручающе простой и тяжелой жизни.

Или было и иное? Ведь знал: мать любила того южанина, и до сих пор по нему плакала. В дом второго мужа она вошла без радости, от отчаяния: не прокормиться одной бабе у моря, да ещё с младенцем… Наверняка имелось и детское, упрямое и нелепое: а вот уйду – и тогда она сразу поймет, кого потеряла! Плакать станет обо мне, младшем, и любить меня будет сильнее, чем брата.

Но, что бы ни толкнуло его от дома, это был – выбор. Глупый, слепой, фальшивый насквозь, но собственный.

Он ушёл из дома налегке, прихватив только старый мешок с десятком мелких сушеных рыбин и круглой тыквой, наполненной водой и заткнутой деревянной пробкой… Ушёл, чтобы на дворе шаара узнать первый урок большого найма. Судьба – наниматель злой и жадный, норовит вместо золота подсунуть стёртую медь, а на обороте договора украдкой сделать несколько пометок с «особыми условиями».

Он спешил за славой и мечтал однажды вернуться домой победителем. А оказался рабом, собственностью шаара, как и следовало бы ожидать, подумав толком и сопоставив всё без детской слепоты и веры в сказочки для простаков…

Он наказал судьбу за первый свой найм, разорвав договор: сбежал по дороге в порт. И узнал второе правило. У нанимателя длинные руки; чтобы с ним тягаться, надо иметь не только норов и ловкость, но сверх того много иного… А если сил для спора нет, придётся платить неустойку.

Позже он много раз выбирал свой путь и выяснял, какое гнусное существо судьба – наниматель, благоволящий к ловким наёмникам, к самым неразборчивым в средствах. Он научился платить нужной монетой и торговаться. Усвоил: обманывают все, и за собственную спину можно быть спокойным, только когда сзади каменная скала, но никак не люди…

Когда, пять лет спустя, он все же вернулся домой, именно отъевшийся степенный брат, новый глава семьи, отослал своего сына к шаару, чтобы сообщить о беглеце и получить обещанную награду. Жалких три кархона! Он и это учёл: нельзя позволять так дешево оценивать себя.

Год назад он знал все правила найма и полагал себя хозяином своей судьбы. Но быстро оказался в подвалах замка, приговорённым к гибели и опять – проигравшим. Словно нет исхода из круга лжи, где правила меняются слишком часто, и всегда не в твою пользу… Но и это знание было ошибкой.