Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Конечно. Морем до Тагрима, – отозвался старый выр. – Там побеседуем с шааром, наше прибытие будет выглядеть оправданным после бедствий в порту. От города два дня вверх по течению реки на веслах, малой галерой. На границе с ар-Рафтами берём страфов и оттуда идём на восток, к берегу. Переправляемся на земли ар-Сарны в самой их безлюдной части. И попадаем прямиком в лес, которого вовсе и нет в мире. – Выр благоговейно воздел руки. – Неужели я смогу говорить с ним, с нашим варсой?

– Ничего нельзя сказать заранее, – отозвался Ким, отвлекаясь от пергамента, который он аккуратно заполнял мелким ровным почерком, внося сведения о полезных вырам травах. – Дед Сомра только Тинке обещал ответы, даже мне может не отозваться. Осерчал он, как я из леса сбежал.

– Кимочка, не может он на тебя сердиться, ты же был прав, – всплеснула руками Тингали. – Без тебя мы бы все пропали.

Ларна усмехнулся, глядя на хрупкого и не особенно высокого защитника вышивальщицы. Промолчал, обернулся к Марнице – человеку понятному и интересному. Той, кому можно со спокойной душой оставить наёмников, наспех набранных на берегу и не вполне надёжных. Под её приглядом шаары не забалуют. Сперва-то, само собой, попробуют – раз Ларна ушёл и вблизи его не видать. А потом быстро примут новое и страшное: брэми Марница ничем не лучше… или – не хуже?

– Не забалуют, – точно разобрала женщина несказанное вслух, тряхнула темными кудрями. – А забалуют, так и я развлекусь. Поезжай спокойно. Но учти: хоть волос упадет с головы моей милой Тинки – и я умудрюсь получить за твою две тысячи кархонов, цену, объявленную месяц назад… Это ясно?

Ларна прикрыл глаза и промолчал. Пустые угрозы, обоим это известно одинаково хорошо. И препираются они для порядка, чувствуя странную родственность душ. Они, как выразился Ким – хищники. Существуют в мире, чтобы изводить крыс и сберегать зерно… Только так и не более, пока не сходят с ума и не сбиваются в стаи.

Почему он прежде, без лукавых подначек брата Тингали, не сообразил, что в любом договоре с судьбой есть это, главное – задача, а не цена в золоте? И почему он полагал, что судьба обманщица, а не сам он, никогда не выбиравший врагов по их подлости? И никогда не допускал ведь, что в мире есть ещё и те, кого надо беречь…

В большое кресло без звука сел, пристроился к самому боку Малёк, уткнулся в плечо и вздохнул, не тая слез. Раненная рука выглядела неплохо, опухоль спала, озноб ушёл. Но до полноценного выздоровления далеко. Малек и сам знал, что никак не мешало страдать: его оставляют в замке, хотя самое интересное, наверняка, будет там, на севере…

– Но я же могу сидеть на страфе, велика ли в том работа, – попытался еще раз поспорить мальчик.

– Ты готов оставить Шрома одного? Даже с трещиной в панцире, даже с больными жабрами, которые лечить две недели, и это самое меньшее?.. – удивился Ларна. И добавил второй довод, уже неоспоримый. – Ты готов бросить Хола, когда он хоронит брата?

Малек вздохнул ещё тяжелее и не отозвался. Хола он не мог бросить. Сюда-то пришёл ненадолго, и снова побредет вниз, к малышу, серому от горя. Теперь род ар-Ютров славен, и честь его неоспоримо высока. Но и горе – велико… В пожилых вырах порой просыпается мудрость, которая делает их для рода и всего замка не просто значимыми – незаменимыми. Старик Ютр не зря остался без ларца с порошками, от него очень и очень хотел избавиться прежний хранитель Борг, опасаясь того уважения, которое питали к советнику замка все стражи…

Шрон перебрал в последний раз пергаменты, указал слугам и стражам на два больших сундука, уложил в сумку ларец. Беспокойно повел усами, глядя на Сорга.

– Тебе пока что хранителем-то быть. Шрома береги, лечить его надобно и до глупостей с боями не допускать, это уж никак. Ох-хо, и ещё Юту береги, немало оставляю тебе забот, тяжело уходить в такое время. Письма для южных родов выров заготовлены, травы лечебные собираются, замок и галеры…

– Ты уже говорил, я все помню, – успокоил Сорг. – Сами поосторожнее. Мне больно думать, что вы должны оказаться на землях ар-Сарна, даже и тайно, даже и возле самого берега.

Шрон нехотя повел клешнями и подставил сплетенные руки, предлагая Тингали место у себя на спине. Девушка спорить не стала. Уселась на удобном панцире, поближе к спинному глазу. Заглянула в него, уже привычно полагая вторым лицом выра – необычным, но вполне настоящим.

– Ещё раз скажи про деда своего названого, в подробностях, – немедленно велел Шрон.

– Неужто с пяти-то прежних рассказов наизусть не заучил, – булькнул Шром. – Так я пойду с вами, у меня память хороша, да.

– Лечи панцирь! – дружно откликнулись Сорг и Шрон. Старик сердито встопорщил усы. – А ты говори, брэми. Мне уж так приятно слышать: цел он и канву держит. Наиважнейшее дело, наиважнейшее. И вас во время должное в дорогу определил, иначе наш замок был бы смят… Вся наша с братьями нелепая возня свелась бы к мести, не более. А что месть? Она гнильцам в пользу, месть как раз оправдывает опоганенный ими, переписанный закон. А наш род та же месть до скончания века опорочит. Так что он сказал, твой дедушка?

Тингали улыбнулась и стала очередной раз неторопливо повторять: дед Сомра в болоте живёт, и всему лесу Безвременному он заступник и управитель. Канва у него наилучшая, ровная да гладкая. И закон его старанием миру новый дан, нерушимый: шить можно только своей душой. А если она гнила, так в гнили собственной, в злости, и задохнётся взявший иглу в руки, потому что почерпнутое у мира да через душу пропущено и к ней возвращается. Или пользу несет, или погибель…

Шрон спускался всё ниже коридорами, к самой пристани. Он слушал, не забывая порой вставлять: «Так оно ныне, хорошо»…

Новая галера, недавно спущенная на воду и подаренная Ларне, весело взблескивала светлотой незатертой палубы, весла в уключинах не скрипели, парус показывал полную яркость узора ар-Бахта. Кормовой столб с гербом возвышался гордо, сработанный не наспех, а по полному правилу выров.

Шрон устроился на носу галеры, наблюдая за работой команды. Ларна уже снова числил себя капитаном, весело скалился и покрикивал: море для него было домом родным, любимой стихией. Да и день удался. Волна мелкая и ровная, как чешуя селедки, серебром льется, жиром дня лениво лоснится. Ветерок тянет с юга тепло, рыбу гонит к берегу. Мелкие высокие облака выстроились в призрачный косяк и плывут себе, никакими сетями их не уловить – вот они и плещутся, радуются, свет пропускают сквозь свои белые облачные хвосты – пучками сияния, красиво да нарядно.

Два самых рослых стража заняли места наблюдателей за кормой. Ким уселся дремать у мачты. Галера чуть шевельнулась, обретя свободу. Старый рыбак махнул прощально Мальку, тоскливо переминающемуся на пристани, виновато развел руками – и сел на его место, выстукивать ритм гребли.