Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Синеглазый, – улыбнулась Тингали.

– Сегодня – да, – весело согласился Ким. – А вот шторм грянет – ох, как он иным сделается! Глаз моря…

– Шрон, если попрошу меня на поверхности подержать, – осторожно выговорила Тингали, – это можно? Мне бы пощупать, вблизи глянуть. А то всё мое море – одна поездка на страфе… Хол хорошо смотрел, и я кое-что поняла, вы тоже много сказали. Только пока оно в душу упало, но не проросло.

– Можно? – возмущенно булькнул старик. – Нужно! И отвезу, и покажу, и даже могу нырнуть. Умеем мы утаскивать людей в глубину, про то даже мама наша писала, словно важнее важного это умение… Сейчас я подумаю, сейчас. Трубку надобно заготовить толстую. Это чтобы легкие мои тебе служили, а жабры – нам на двоих. Саженей на пять уйдем, далее вам, людям, без привычки и нельзя. Никак нельзя… Но поймёшь много: воды плотность и теплоту, холод глубин, обнимающий и манящий, свет ваш и нашу радость падения в тень…

Ларна сморщился, неловко поднимаясь с досок. Дохромал до трюма, порылся в сундуке и выбрал холщевые штаны, рубаху, пояс. Бережно достал из мягкой ткани медную трубку, остаток обрамления дальнозоркого стекла. Кивнул Тингали, приглашая в трюм.

– Переодевайся. В переднике да платье нырять невозможно. И не вздыхай, раз Марница ходит в штанах, и тебе не во вред будет разок натянуть их. Это не самое дурное, чему можно у неё научиться.

Неуверенно выбравшись на палубу в мужском наряде, Тингали застала вовсе уж странные приготовления. Ким соорудил ей зажим для носа, мешающий дышать. Ларна тем временем, скалясь особенно зверски от нахлынувшей веселости, обрядил выра в упряжь. Шрон топтался, советовал, пряжки звякали, веревки и ремни неловко терлись. Весла сохли: вся команда давала советы капитану, то есть – бездельничала, галера двигалась лишь под влиянием слабого ветерка, чуть изгибающего парус. Упряжь оказалось страховкой для неё, Тинки – добровольной утопленницы… Стало немного страшновато. Но – поздно! Привязали, ещё десять раз объяснили, мол, дышать только через трубку, а вот бояться ничего не следует, нет угрозы – кроме самого страха.

Шрон бережно обнял и перевалился за борт.

Само собой, для Тингали сперва один страх из этой затеи и получился. Вода плеснула, вспенилась, накрыла с головой, трубка сразу потерялась, и тонуть сделалось слишком уж просто… Но Шрон всплыл и вытолкнул девушку к поверхности, сердито фыркнул. Заново, сам, приладил трубку, похвалив Ларну, привязавшего её на длинную страховочную веревку. Тингали уже не ждала от затеи хорошего, ощущала себя всеобщим посмешищем – и трусихой… Нырнуть хотелось не ради красоты моря, а просто чтобы не горели уши, чтобы смотрящие с борта не разбирали подробностей позора. Выр убедился, что неумеха пробует хотя бы судорожно вдыхать воздух и суматошно кивает – мол, понимаю…

Шрон указал вниз суставчатыми пальцами и начал загибать их по одному, отсчитывая время.

– Не жмурься, растеряешь всю красоту моря, – рявкнул с борта Ларна. И ехидно напомнил: – Ты сама сунулась туда, разве нет? Зато теперь, в негодный момент, по обычаю вашему бабскому, поджала хвост…

Вот кому кричать-то в радость! Сам страха не ведает, – со смесью раздражения и уважения подумала Тингали. Выр потянул вниз, вода залила шею, дернула тяжелую намокшую косу, поползла выше по лицу – и сомкнулась над макушкой. Глаза упрямо закрылись. Трубка, безжалостно смятая Ларной для удобства, по его же совету плотно прихваченная губами, показалась неудобной, дышать хотелось носом – но Ким тоже старался не зря, заглушки устанавливая: нос не дышал. Залитые водой уши оглохли.

Тело безвольно колебалось в слабом движении воды, и только руки выра помогали Тингали поверить: она не тонет и не гибнет, она сама этого хотела и теперь получает запрошенное – учится чувствовать канву моря.

Чуть погодя девушке удалось убедить себя: воздуха хватает! И привкус горечи на трубке не мерзкий, ко всему можно привыкнуть. И дыхание выра чистое, ровное – под неё подстроенное. Воздух сам вдувается в горло – тогда тело чуть тянет вверх, а потом снова вниз, когда Шрон вдыхает, забирая её выдох… Вот и веки удалось уговорить не жмуриться. Сразу распахнулось небо, сияющее, перламутровое, текущее бликами волн, играющее непрерывной рябью ветерка. А ниже – синь да зелень, тени бегучие, свет льющийся… Рыбки, играющие с ним в прятки: то пропадают, то вспыхивают радужной яркостью чешуи.

Прорисовались тонкие нити водорослей, лентами лежащие на воде, сминаемые легкой тканью волн. И бок галеры возник совсем рядом – руку протяни, и коснешься. Там, за свежеосмолёнными, надежно уплотненными от течи досками, в горсти корпуса покоился мир людей, их маленькая суша, качающаяся на волнах, вёрткая – и послушная…

Глухота прошла, уши поверили, что так странно и непривычно они все же слышат этот чужой мир. Захотелось улыбнуться… Пузырь радости вырвался – и умчался к поверхности. Шрон сердито погрозил пальцами: не шали!

– Пообвыкла? – спросил выр, всплыв. – Тогда слушай. Плохо мы с трубкой придумали. Надо по-старому делать, как у Шарги написано… Матери казалось очень важным научить людей красоте моря. Ты мне не мешай, хорошо? Я дурного не сделаю. Я ведь, если разобраться, деду Сомре родня, значит, и тебе не чужой… дядюшка, пожалуй.

Шрон перетер клешней веревку, страхующую медную дыхательную трубку от утопления, снял зажим с носа Тингали. И забросил обе бесполезные вещи на галеру. Его вырье лицо дернулось, пришло в движение, две пластины чуть разошлись, нос вывернулся и удлинился, делаясь похожим на живую трубку… Выр придвинулся, плотно соединяя края носа с кожей лица Тингали. Стало можно дышать удобнее. Выр снова указал вниз и сразу же нырнул, вода накрыла с головой – а страх, испытанный в первый раз, так и не появился… Даже когда Шрон пошел в глубину, осторожно загребая лапами и выравнивая движение хвостом, поворачиваясь мягко и плавно. Проплыла и сгинула из поля зрения галера, блеснуло солнце, тень набежала, снова галера показала свой бок… Получилось необычно – как кружение в хороводе, воспоминание совсем уж раннего детства. При третьем повороте стало заметно: галера отдалилась вверх.

Вода обнимала тело всё плотнее, настойчиво толкала вверх – домой, к свету, туда, где и подобает жить людям. Выр упорно грёб и тянул ниже – в холодный полумрак родного ему мира. Хотелось раздвоиться, следовать как воле воды и опасений, так и велению своего неуемного любопытства…

Шрон лег на бок, и глубина сделалась видна. Вовсе и не бездонная. Вон оно – дно, край отмели совсем рядом… Камни взблескивают, ловят лучики далекого солнышка. Здесь, в воде, они все похожи на драгоценности, отполированы до гладкости и показывают свой рисунок, на суше скрытый под сухой серостью. Песок дышит и двигается, свет по нему ползет сеткой ряби, тянет пойманную в невод тень галеры. Живые водоросли танцуют, изгибаются, постепенно становится очевидно: и правда колышет их подводный ветер! Холодный, он дует снизу и чешет космы водорослей, придирчиво выбирая выпавшие волоски и отбрасывая их вверх.