Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

А ниже глубина начинается, от отмели скатывается в тень всё круче. Синеет ночью, не ведающей рассветов. Тингали вздрогнула: на миг ей почудилось, что мир словно бы обрел резкость, и тогда в нём проявилась канва. Иная, чем на суше. Подобная этим вот водорослям. Они наверху ничуть не таковы, как здесь – дома. Едва утратят поддержку родной стихии, выброшенные мокрым комом на песок – высохнут, всю красоту из них солнышко выпарит, погубит гибкость, умение танцевать… Цвета не пощадит, свежести. В мире суши водоросли – мусор, гниль, серость береговая… А здесь они – лес, густотравная поляна, прибежище для рыб. Тингали улыбнулась, протянула руку и попробовала коснуться канвы. Ощутила упругость и теплоту, а рядом – провалы шрамов старого искажения, боль. Много боли, гораздо больше, чем увиделось сверху, с борта галеры! Боль делала глубину всё более тягостной для взора, боль душила, потому что в красоту жизни кто-то злой грубо вшил ядовитые мёртвые нити… Не узор и не вышивку, а гадчайшую путаницу гнилой петляющей нитки, виснущей на изнанке узлами и длинными пустыми хвостами. Эти нитки тянули старую гниль, мяли канву – и делали давнее зло ещё опаснее. Как такое выпороть, если оно – сопротивляется и норовит отомстить? Вон – душит, снизу подбирается, налитое ледяной злобой, могучее. Вроде спрута из Кимкиной сказки.

Канва дернулась, Тингали охнула и поникла, темнота ядовитого прошлого окутала – да и не захотела отпустить. Словно сетью уловила, взялась обматывать гнилью своей, в сумрак затаскивать.

Очнулась Тингали на палубе. Солнце сушило рубаху, стягивало кожу, кололо воспаленные веки. И это было хорошо! Потому что здесь, дома, рядом с Кимом – а вот его рука, ладошку сжимает – никакие спруты не страшны. Под затылок поддержал, в рот влил прохладное питье.

– Видела канву, – без сомнений молвил Ким.

– Ох, и страшна людская злоба, – пожаловалась Тингали. – Шили, смертью да местью отравленные… Мёртвые сами были внутри, в душе – древние вышивальщицы. Шитье их и теперь упокоиться не желает. Вроде хищника оно сделалось.

– Именно так, – согласился Ким, помогая сесть. – И хищник тот силён. Рыбы в глубину уходят, потом возвращаются, а выры не могут прорваться. Я со Шроном говорил, и он подтвердил: именно так. Он сам долго удивлялся на отмелях. Пока не согласился признать худшее: на выров охотится эта хищная древняя мерзость.

– Кимочка, так ведь она ненастоящая, – жалобно отмахнулась Тингали. – Она вроде сказок твоих, только видом страшна. И то для тех, кто разглядит, вроде меня. Как же она всем вредить может?

– Так ведь и мои сказки не бессильные, – грустно улыбнулся Ким. – То, что душа плетёт, неотделимо от мира живых. Вот они и наплели… Пойди теперь, расплети! Знаешь, что написала мать рода ар-Бахта на стене замка? Вот что:

«Зря мы рассказывали людям свои сказки. Из них и соорудили ловчую сеть кошмаров, прорвать которую не под силу ни мне, ни всем нам, матерям выров, вместе. Нельзя одолеть зло иным злом, а на доброту к людям даже у меня маловато сил. Может, в иное время найдутся те, кто одолеет отравленную взаимными обидами пропасть лжи. Пока же она гибельна и могущественна».

– Разве я одна справлюсь?

– Ты не одна. У тебя дедушка – сам Сомра, а братик – заяц Кимка, – подмигнул брат, и знакомое лукавство вспыхнуло в карих глазах золотыми бликами. – Тебя уважает Шром, да и Ларна оберегает. Они – нынешняя сказка, а кое-кому и кошмар ночной… пострашнее всякого спрута. – Ким задумчиво глянул на мокрую палубу. – В одном ты права. Нам бы не помешал выр, умеющий шить… Вдвоём вам стало бы сподручнее.

Тингали виновато пожала плечами: откуда бы такому чуду взяться? Да разве чудеса из известного ларца вынимаются? Они возникают – когда и ждать их нет причины… А порой хоть зови, хоть плачь – не идут, даже не глядят в твою сторону.

Ветерок принес запах, отвлекший немедленно от размышлений. Уху старого рыбака нахваливали в крепости ар-Бахта все, даже стражи-выры, прежде не уважавшие вареной пищи. И теперь эта самая уха готовилась рядом, в большом котле. Тингали облизнулась, снова принюхалась. Завертела головой, удивляясь отсутствию на палубе выра и капитана. Ким рассмеялся и пояснил: само собой, Ларна уже внизу. Уговорил Шрона показать изнанку моря. Видимо, ещё не нагляделся…

Рыбак подал миску с ухой. Тингали быстро опустошила её, похваливая. И зевнула. Слишком много впечатлений для одного дня! Ким охотно согласился, подхватил на руки и унес в трюм, уложил отдыхать на запасной парус. Веки сомкнулись немедленно, и сон потянул в глубину. Но отсюда было не страшно изучать её кошмары. Потому что ладони бортов крепки, да и Кимкина рука рядом. Черный, беспросветно гнилой спрут людской злобы метался по канве моря, волочил за собой шлейф ядовитого рыжего тумана. Ждал на глубине каждого выра, отважившегося пойти вниз – домой. Как его, злодея древнего, изловить? Где та нитка, за которую его можно хоть на привязь посадить? Гнуснейшая работа, но за века своей вывернутой мертвой жизни накопила она страшную силу… Всякий выр верит в непобедимость желтой смерти. Такая вера только помогает кошмару сделаться не сказочкой – а самой что ни есть былью…

– Эй, у барабана! Пальцы сберегаешь? – знакомый голос капитана рявкнул, как показалось Тингали, над самым ухом.

Девушка вздрогнула и резко села.

Тот же трюм, широкая полоска света в щели чуть приоткрытого люка. Вода под килем журчит весело, проворно. Вёсла чуть поскрипывают: понятно, что пальцев никто не бережёт, ход быстрый. Тингали попыталась встать – и охнула, нащупав рукой ракушки. Не иначе, для неё собраны: в сетке лежат, у самой руки. Крупные, красивые, все разные, а вперемежку с ними камешки… Представить себе, что набрал их капитан, страшный Ларна – было невозможно. Но Тингали представила, заулыбалась, прихватила сетку и поспешила на палубу – рассматривать добычу при солнышке. Выглянула из люка – и снова охнула. Берег-то вот он, рядом!

Скалы парадно-белые в темном узоре мхов да кустарника. Течение тащит галеру быстро – и не только течение, видны три каната, уходящие в воду. Все выры там, за бортом – и все работают, помогают вёсельникам. Скалы бессильно расступаются, признавая убогость своей ловушки, годной лишь для слабых – и возникает впереди город.

– Горазда ты спать, – насмешливо сообщил капитан, мельком оглянувшись и снова наклоняясь над бортом. – А проснулась в срок, вот он – Тагрим. Не оглядывайся, не гонит нас никто. Просто плыть в полсилы мне скучно… Я поговорил с вырами, мы решили освоить приёмы совместной работы в узких скальных коридорах. Для боя полезно, для проводки ценных грузов. Левый борт! Вырам – сигнал. Суши весла, канаты перекинуть! Парус долой… поворот. Эй, с баграми! Заснули?