Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Я? А чтобы самому проводить её под руку, вежливо, на правах человека? Или так у вас не положено? – удивился выр, безропотно поворачиваясь боком, приглашающе подставляя спину и сооружая стремя из сплетенной пары рук.

– Так она боится меня, – волчья улыбка стала шире. – К тому же кашлял я на вежливость. Передай Шрону: пусть хоть к смерти приговаривает, всё одно, раньше завтрашнего заката не поднимусь наверх. Сдохло мое любопытство. Нет сил радоваться победе и соображать, откуда она взялась. Хочу горячей воды и много жратвы, любой. Если очень много – то воду можно холодную… Спать хочу. И проснувшись, не желаю я хоронить Юту.

Мужчина покачал головой и отвернулся, зашагал вниз. Тингали пару раз без звука открыла рот, потом рассердилась на себя и топнула ногой. Да что за напасть! Не убил ведь её страшный человек одним взглядом!

– Лечат его! Этого… Юту. – Сообщила она спине забрызганного кровью наемника. – Кимочка лечит, значит, справится.

– Вот за эту новость спасибо, – усатый остановился и обернулся. – У наших-то выров ларцы пусты… Мал был запас в нужных ячейках. Чем восстанавливать работу жабр я и не знаю, этот яд у выров считается неизлечимым, тут и от меня пользы ровно никакой. Приятная ошибка, есть на тот яд противоядие, оказывается! Теперь буду спать спокойно. – В серых холодных глазах блеснула насмешка. – Ох-хо, как любит повторять Шрон. Девушка думает: как можно спать, раскроив чей-то череп, и не один, а заодно сплющив чью-то головогрудь? Крепко и сладко, красавица! Живые друзья и мертвые враги – это правильный подбор качеств. Даёт надежду.

Человек отвернулся и снова двинулся вниз по лестнице, гораздо быстрее и увереннее, чем прежде. Тингали осторожно вздохнула. Огляделась, поставила ногу в стремя из пальцев выра и запрыгнула на его спину.

– Ох, тебе не больно везти меня? – испугалась она, рассмотрев вмятину на панцире.

– Мне много где больно, – отозвался Шром. – Но твой вес ничего не меняет. Я его не замечаю, да. Хол правда уцелел? Большая радость! Я сразу сказал: если он не приплыл, в беде, да-а… Надо, однако же, поселить тебя где-то. Я слышал, у людей женщины живут отдельно от чужих мужчин. Давай устрою на верхнем ярусе? Там гроты выров, мой и братьев. Ужасно глупо! Мы – и наверху. Наверху – и гроты. Так придумал один гнилец, мой дохлый родич. Само собой, гроты пустуют. Но тебе понравится там. Мальку вон – сразу глянулось, да. Он человек и мой воспитанник. Он ребенок, значит, его можно селить рядом с тобой… Я верно веду косяк мыслей?

– Верно, – кивнула Тингали.

– Хорошо, рад, – устало вздохнул выр. – Ларна прав: всем нам нужен отдых. Тут, прибыли. Дверь запирается изнутри, это, вроде, так и полагается? – Выр шевельнул бровными отростками. – Странно. Здесь мой грот, Шрома ар-Бахты. Понять бы, какой гнилец по доброй воле полезет ко мне без моего дозволения? Я бы на него глянул, да… Интересно, да. Отдыхай. Пришлю слуг, ужин и коврики. Вы спите на ковриках, я это помню, хотя панцирь гудит и мысли ползают, как улитки. Отдыхай, да… Большой день. Завтра выясню толком, что так кстати всколыхнуло волну.

Выр качнул рукой дверь, вежливо указал другой рукой – проходи. И заспешил прочь по коридору, дробно цокая лапами по полированному камню. Тингали огляделась.

Гротом назывались обширные покои. Первая их комната имела возле стены небольшой бассейн, выстланный узором мозаики и наполненный водой – судя по запаху, морской, свежей. Окон в комнате не устроили, воздух был влажен и прохладен, из двух арок, ведущих в иные помещения – направо и налево – сочился неяркий свет позднего вечера.

– Есть кто дома? – вежливо уточнила Тингали, заподозрив, что про мальчика сказано не зря.

– Есть, – отозвался слабый голос из правой арки. – Только я лежу, мне так велел Шром, я дал слово… Исполняю, а вот… никто не идет, как будто лежать и ничего не знать – легко! Галеры не дошли ещё до стен? Входи, не заставляй кричать.

– Добрый вечер, – поклонилась Тингали, миновав арку и входя в комнату. – Я Тинка, или полным именем Тингали, но меня так не надо звать, слишком уж получается важно.

– Я Малёк, иных имен нет, – улыбнулся мальчик бледными губами. – Садись, кровать широкая. Точнее, настил. Шром сюда, пожалуй, заставил с десяток ковров притащить. Он думает, мне холодно без них. А я привычный, в городе, когда без дома жил, прямо на каменной набережной сладко спал. Ещё не забылось…

Тинка села на ковры, сложенные высокой пушистой стопкой в подобие кровати. Улыбнулась. Мальчик ей сразу глянулся. Худой, смугловатый, с крупными живыми глазами, карими, почти как у Кимочки – разве что потемнее. Да ещё разница опасная: солнечных бликов лукавства во взгляде мало, зато на дне боль и усталость… На вид мальчику лет двенадцать, а может, и чуть поболее – вон, лицо совсем взрослое, а худоба да смуглость обманывают, детство приписывают.

– Нет больше галер, – сразу обнадежила Тинка. – Унесло их. Совсем унесло, как хотела мать выров этого замка. Кто пришёл её детей убивать, те и поплатились. Она мудрая была, зазря никого не обидела.

– Мать выров? – поразился Малек, даже попробовал сесть, побледнел еще более и откинулся на подушки. – Ты её видела? Вот уж чудо…

– Нет, только её работу, защитную, – покачала головой Тингали. – О том завтра пойдёт речь, вечером, когда все отдохнут хоть чуток. Я пока другое скажу. Хол сразу про тебя спросил, потому и передаю: он жив и здоров, только панцирь у него в линьке, малыш переживает. И за старшего брата переживает, умирающего, горе в их семье. Потому скоро не жди, не придёт.

– Хол жив и в замке! – улыбка озарила смуглое лицо, делая его младше и живее. – Хорошо-то как… Точно все галеры смыло?

– Все. И галеры, и тантовых кукол, и выров наёмных. Ар Шрон сказывал Холу: ты легко ранен. Только я что-то сомневаюсь, уж больно бледен.

– Игла попалась ядовитая, – с наигранной бодростью отмахнулся Малёк. – Эти кландовы наёмники – гнильцы! В игломётах у них были иглы с двойной отравой. И для людей вредной, и для выров. А ещё наконечники из тонкой рыбьей кости у некоторых игл. Если под кожей ломаются, сразу от них гниль… – Мальчик сердито дернул одеяло вниз и показал руку, опухшую от плеча до пальцев, синюшную и выглядящую ужасно. – Ранку не видать, а разнесло вон как. Шрон сегодня глянул. Мрачно так буркнул: плохо, что у людей лапы не отрастают заново…

Малек попробовал улыбнуться, но получилось бледно и неубедительно. Сразу сделалось видно: он из последних сил прячет свой страх сделаться калекой. На лучшее уже не рассчитывает. Тингали фыркнула и тряхнула головой, точно так, как умела Марница – враз показала, как мало боится плохого.

– Жизненные нитки я спрядать не умею, зато из малой ранки достать рыбью кость – это запросто, – пообещала она. – Занозы всегда ковыряли иглами. А уж иголка у меня при себе, очень даже подходящая.