Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

Хол испуганно пискнул и метнулся по площадке, нырнул в провал лестницы. Тингали охнула и схватилась за голову: такая беда, брат умирает! Снова быстро обернулась к стене, поднялась, шагнула ближе. Выглянула: вон они, оба страфа, мнутся на мелкой воде, беспокойно и бестолково. Страх выказывают. Еще бы! К ним два здоровенных выра плывут, и люди у обоих за клешни держатся. Уступили место седокам и подхватили поводья страфов. То вброд, то вплавь, повели птиц в сторону суши. А выры – эдакие непотопляемые самоходные лодки – скользнули к причалу, скрылись, заслоненные стеной.

– Скорее бы, – попросила Тингали брата, словно он мог услышать. – Может, подлечишь…

Шрон тоже подошел к краю площадки – боком и нехотя. Посетовал обстоятельно: он высоты не то, чтобы боится. А только не для выра это занятие, на море сверху глядеть… Уточнил осторожно, почему гостья не опасается выров и странности их, несхожести, не дичится.

– Так Ким не сказывал про вас дурного, – вздохнула Тингали. – Ох, беда! Хол и так натерпелся, а тут – брат умирает…

– Смерть в бою для выра есть высокая честь и большая слава, – твердо заверил Шрон. – Смерть во исполнение долга рода вдвойне достойна. Два дня назад в замке было сорок два выра, не считая нас, семьи ар-Бахта. В боях мы потеряли пятерых, еще семеро лежат в нишах ожидания и едва ли поднимутся. Я скорблю по каждому, но и горжусь – каждым. Не ар-Ютры, скажу уж по совести, в моей душе рану бередят. Юта ар-Рафт едва жив, вот что вовсе плохо. Каменный яд… И Шром им же отравлен. Наши ларцы не имеют противоядия должной силы.

– Ох, так у нас есть такое, пожалуй, – заторопилась Тингали. – Кимочка не зря ночью на болото ходил, белый мох собирать велел.

– Бесценные вы с Кимочкой люди, – осторожно понадеялся Шрон. – Где тот мох и как его применить в дело?

– У Кима, и тут тоже, при седле Клыка, – быстро отозвалась Тингали.

Вскочила на ноги, торопливо расседлала мокрого взъерошенного страфа, передала сумку выру. Клык отошел в сторонку и занялся перебором перьев – делом важным и длительным. Шрон вежливо предложил гостье место на своем панцире и повез её вниз по лестнице, внимательно рассматривая мох, принюхиваясь к новому лекарству. На втором от пристаней ярусе старый выр остановился, увидев медленно бредущего снизу Шрома в сопровождении стража и гостей. Панцирь вороненого оттенка был жестоко промят в двух местах, насквозь прорван на боку. Многострадальный хвост снова дал трещину по плохо заросшему шву. Одна из рук волочилась и не предполагала лечения – только удаление с последующим отращиванием. Зато настроение боевого выра было исключительно хорошим.

– Как их славно смыло, да! – рокотал он. – Вовремя вы, что бы ни было сделано, а впрямь уж, очень я рад! Два дня боев под стенами – вполне достаточно, даже для меня. Я устал и скорблю… Вчера мы потеряли одного стража и двух людей, но сегодня! Было тяжело, было плохо и совсем серьезно. Панцирь нашей обороны дал трещину, да… Мы с Ларной опасались ночи. Я уже собрался поднырнуть и вскрыть брюхо галере, чтобы её в нужном месте затопить и канал совсем закрыть, надолго. И тут знак со стены, и волна, и восторг! Да-а… Жить – вполне приятно. Вы спасли меня от последнего погружения, спасибо.

– Мне казалось, вы всё же чуть мельче, ар, – честно признала Марница, восторженно глазеющая на великана. – С ума сойти! Мне зверски нравятся выры! В жизни бы не поверила. Можно я потрогаю вашу клешню? Ох, след от клинка! Ваш панцирь прочен до изумления… Вы, слышала я, умеете бросать сразу шесть ножей?

– В полном здравии – восемь прицельно и ещё два со специальным налапным креплением, не вполне точно, – согласился Шром, польщенный вниманием. – Теперь пять, не более.

Ким кивнул Шрону и принял из его рук сумку со мхом, тем, что был за седлом Клыка.

– Где раненные?

– Я провожу, – сразу отозвался страж.

– Надо немедленно отослать выров на болото, потребуется еще мох, наверняка, – попросил Ким. – Хол знает дорогу…

– Хол занят, – резко качнула головой Тингали.

– Я тоже знаю дорогу, – вызвалась Марница. – Только едой меня надо обеспечить, это ясно? И без Клыка я ни шагу не ступлю!

Она еще что-то говорила, а Тингали наблюдала с осторожностью неприязненного уважения, как снизу, от причалов, медленно поднимается человек. Опирается на здоровенный, лязгающий по камням, топор – такие, наверняка, и зовутся двуручными… Человек приволакивает перевязанную по бедру ногу. Скалит, сдерживая боль, белые волчьи зубы. Нелепые длинные усы мотаются при каждом шаге, грязные и мокрые. Черные от крови – то ли своей, то ли чужой… Скорее уж второе: потому что человек весь забрызган кровью, черной спекшейся человечьей и зеленовато-бурой слизистой – вырьей. Лица не видать, сплошные разводы, потеки пота и следы движения руки, смахивавшей грязь. Ведь видно: для него вся кровь – не более, чем грязь. Отмоется, переоденется – и лиц зарубленных не вспомнит, не приснятся, не нарушат покоя.

Страшный человек. Достойный уважения в бою, но и страшный – тоже… Не случайно Марница обошла его стороной, спускаясь по лестнице, да ещё и неприязненно дернула плечом, разминувшись.

Тингали оглянулась, пытаясь найти поддержку у брата, но Кима уже не было рядом: ушёл лечить. И знакомого выра по имени Шрон не было. Только неправдоподобно огромный Шром возвышался на ступенях. Человек с топором – рослый и широкоплечий, прямо злой великан из Кимкиных сказок – приближался, вызывая больший страх, чем потрепанный в бою выр… Почему выр кажется неопасным и его участие в бою не вызывает отвращения, Тингали понять не могла, хотя вопрос сам лез в голову. Может быть, причина в чуждости выра? Но скорее в той вышивке, оставленной матерью жителей замка и убедившей сразу и полно: за детей тут бились, спасали самое главное, не просто лили чужую кровь. А за кого дрался этот человек? По виду – наёмник…

Тингали отругала себя: мыслимое ли дело, судить по первому впечатлению! Кимочка бы не одобрил. Только, увы, впечатление – оно как облако. Накрыло с головой, хоть борись, хоть беги, а света в душе уже нет, ушло солнышко, улыбку стёрло и в ином месте, иным людям озаряет светом встречу… А тут, в тени, ты сколь руку не тяни, золотая нитка приязни в ладонь не прыгнет: вся канва вокруг наемника плоха. Смерти в ней много, жизни – мало. Темна душа его, непонятна и, пожалуй, не к добру повернута.

– Сволочи тупые эти тантовые куклы, – пожаловался опасный человек, привалившись плечом к стене. – Шром, они разбили запасную подзорную трубу. В меня целились и промазали, а в трубу попали. Лучше б в меня! Дыркой больше, дыркой меньше… За трубу-то я отплатил им, но поздно. Так и не успел рассмотреть: Хол правда вернулся? – Мужчина усмехнулся и глянул в упор на Тингали, словно ударил злой усмешкой: – Красавица, не надо умирать после боя! На страфе по уши в море сунулась, а теперь вон – еле дышишь. Шром, посади девку на панцирь, что ли. Некрепко она на ногах стоит.