Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

Тинка осторожно открыла один глаз. И ничуть она не тонет, всего-то удобно и мягко качается, словно в сетку пойманная. Так и есть: в сетку из шести длинных рук. Прижата плотно к самой головогруди огромного выра. И несёт её этот выр узкими каменными коридорами вверх, несёт бережно, но стремительно. Сзади, правда, настигает клокочущее негодование Клыка, отставшего в первые мгновения и наверстывающего упущенное теперь.

– Это ар Шрон, – гордо сообщил в самое ухо Хол. – Он хранитель замка и самый мудрый выр всего моря, да.

– Мы уже не надеялись тебя увидеть, Хол, это радость, ты жив… – голос у выра оказался низкий, солидный и чуть необычный, с хриплым прибульком. – Представь гостью-то, невежливо иначе получается. Невежливо, ничуть…

– Её зовут Тингали, и ей надо попасть на стену, – пискнул Хол. – Мы оттуда разнесем всех гнильцов!

– Разнесёте? – удивился выр. – А попробуйте, мы уже второй день во всю силу пытаемся, но без пользы пока что. Ох-хо, многовато их.

Выр миновал ещё один коридор и оказался на открытой площадке, освещенной заходящим солнцем. Впереди явили себя зубцы верхушки стены, черные на фоне сияющего неба. Тинка ощутила под ногами прочное основание и пошатнулась, пытаясь устоять на нем, неподвижном, а в то же время вроде – качающемся и обманчивом. Клык замер рядом, зло щелкая клювом и подставляя для опоры чешуйчатую ногу. Можно привычно обнять и отдышаться.

– Надобно всех ваших… всех, и людей, и выров, я имею в виду, убрать с поверхности, – тихо попросила Тингали. – Пусть нырнут или лучше – на скалы взберутся. И повыше.

Ей, что удивительно, не возразили. Огромный выр скомандовал на незнакомом языке, шипящем и стонущем. Тингали неуверенно шагнула к самому краю площадки. Прищурилась, всматриваясь в тонкое плетение чужой работы.

Узор шитья в свете заката казался золотым, свитым из многих нитей, красивым безупречно и созданным с незнакомой, вызывающей особенное уважение сноровкой: его можно распустить одним движением, без всякого усилия, не причиняя вреда миру… Даже неумеха справится, если сможет рассмотреть, если хотя бы будет точно знать: здесь есть вышивка.

– Ещё разок проверю, – тихо велела себе вышивальщица. – А ну, как поспешу да и оплошаю? Нельзя никак.

– Все уже должны быть на скалах, – прогудел выр.

– Тут надпись вышита, – тихо удивилась Тинка. – Не знаю языка. Но понимаю, вот чудно… Такие разбираю слова, если я правильно их ощущаю: «Пусть ничьи дети не станут заложниками войны». И ниже еще: Шарги. Что это за Шарги, не знаю… Это подпись?

Хол беспокойно завозился на плече и замер, ощутив важность момента. Мир весь словно бы стих и насторожился на полувздохе. Солнце засияло золотом в каждой нити чужого великолепного шиться. Заискрилось, словно игла незнакомого вышивальщика так и не покинула работы, сохраняя её идеальной… Всю душу вложил тот выр, – подумала Тинка. Всю. Потому что хотел последним своим делом защитить детишек. Это так важно – и для выров, оказывается, тоже. Не войну устроить, а родных своих спасти. Кимочка всегда прав: самый большой страх – за близких. И в них – самая большая надежда…

– Дедушка Сомра, – одними губами шепнула Тинка, – помоги развязать верно да ровно…

Протянула вперед руку и одними пальцами бережно погладила бант, заскользила по узорчатой нити. Сборка колыхнулась, нить свободно раздалась, скользя в канве и растворяясь в ней. Большая работа древнего мастера не испортила изнанку, не оставила узлов или пустых, опасных провисающих нитей. Не растянула канву. Ни штопка не требуется, ни выпарывание…

Тинка качнулась назад, села на камни, внезапно ослабев: всё сделано, больше ничего уже не изменить. Видение растаяло. Теперь она могла оценить то, что задумал чужой вышивальщик.

Внизу, под самыми стенами замка, закипела вода, дрогнули скалы, широким полукругом раздались во все стороны. Загудело в их недрах мощное эхо глубинного грохота. Выплеснулась волна, язык пены выкинула – и пошла стеной в море, да такой крепчайшей стеной, что и камням завидно! Темная вода в верхней части налилась золотом на просвет, и толкнула чужие галеры, смяла их, отшвырнула. Гневно забросала пеной, смяла, унесла… Не осталось на ровной глади моря ничего, кроме ближних красивых скал. И выров и людей, защитников этого замка, удивленно озирающихся в поисках врага…

– Где ты прочла слова матери нашего рода? – тихо и удивленно молвил Шрон, отвернувшись от опустевшего моря. – Брэми Тингали, ары Шарги нет с нами сотни лет…

– На вышивке уцелела подпись, – нехотя выдавила Тингали, осознав, что вслух сказала многовато и отпираться поздно, и Кимовы советы про язык за зубами вспоминать тоже поздно. – Тут была вышивка. Особая, как раз для защиты от осады, наверное. Бухта ниткой стянута, скалы сведены в канал. И бантом увязаны… вот. Я теперь так смекаю: всякий из родни её, вашей матушки, мог бы развязать. Только дело забылось.

– Ох-хо, а Борг-то знал, – задумался Шрон. – Когда узнал, тогда и решился погубить Шрома, новое оружие заполучив. Против кланда и всякого иного врага неодолимое. Скажи, брэми, эта вышивка ещё здесь?

– Нет, нитка растаяла, – вздохнула Тингали. – Жаль, красиво было.

– Этого он, пожалуй, не знал, – снова задумался Шрон. – Что оружие-то на один раз… Ещё спрошу, брэми. Что в шитье ары Шарги написано про варсу Сомру и почему наша мать назвала его дедушкой?

– Так про него не было в надписи, – отмахнулась Тингали. – Это я сама сказала, вроде прошения… Он мой дедушка, названый. Канву мира держит, к кому ещё и обратиться-то, большое дело начиная?

Шрон булькнул, осел на плиты двора, с хрустом стукнувшись панцирем брюха. Перебрал лапами, стараясь не завалиться на бок и кое-как привыкая к странности услышанного. Заново, внимательнее прежнего, рассмотрел «внучку» самого варсы. Опять булькнул перехваченным горлом. Жестом попросил одного из стоящих поодаль людей принести бадейку с водой. Дождался, пока жидкость приятно охладит панцирь, успокаивая мысли. Девушка сидела у бойницы и терпеливо ждала, смотрела внимательно и без малейшего страха. Хотя, сразу видно: выра ей видеть внове, такого не скрыть, и она не пытается.

– Когда он назвался твоим дедом? – попробовал уточнить Шрон.

– Ох, как же это я, без Кимочки обсуждаю важное, – всплеснула руками Тингали. – Мой брат, он всё знает лучше моего. Он и Хола лечил, и про вашу беду с личинками все мне разъяснил. Без него нельзя…

– А он-то где? – не стал спорить Шрон.

– На том страфе, вон, – пояснил Хол, пытаясь здоровой клешней и руками распустить узлы. – Отвяжите меня! Отвяжите, мне не надо больше держаться на плече! Где Малёк? Он цел? Где ар Шром?

– Малёк ранен, – начал Шрон и быстро добавил: – Легко. В руку, ты не прыгай так, стена рядом, а выры – они не летают, ничуть… как и люди. Где Шром, не знаю. Он был на скалах, потом вроде нырнул. Жабры у него отказали, как сунулся вторую-то галеру топить, но это поправимо, это его не погубит… Ты беги к брату, в ваш грот. Старик твой, сказать горестно, при смерти. Сам вызвался со Шромом галеры топить, но выносливость уже не та, да и болел он… Из охранения кланда наемные выры окружили его. Юта отбил. До замка доволок, а только плохо дело, дышать старый уже перестаёт, сердца останавливаются… Переживал он за тебя, пусть хоть увидит, что вернулся Хол, что сделал большое дело.