Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– Пять сердец, полное здоровье, – страдал на берегу старый, обращаясь то ко мне, то к Ронге. – Он мог бежать целый день без остановки, или плыть и тянуть груз. Теперь два гребка – и всё, виснут усы, сознание мутится. Не понимаю, что за напасть. Уж мы и таггу с купром смешивали, давали. Применяли лотосы, на мхе толченые. Хоть и вредно это, но боль-то унять… И жирными рыбьими спинками кормили, и монетную печень добывали ему, побаловать. Умирает… Едва узнаёт нас, плох. Больно ему, жалуется, что жарко. Что легкие горят, а кровь густа. Что панцирь давит. Бредит… Просит клешни оторвать, тяжелы. Так мне бы надо оторвать, я полез, куда не следует. И задумался не ко времени, беду проглядел.

Старый поник, замолчал. Ларна вынырнул, встряхнулся, фыркнул, протёр глаза. Встал в рост и огляделся. Рядом всплыл Хол, выворачивая нос в обычное положение, убирая внутрь гибкую дыхательную трубку, удобную для снабжения воздухом нас – людей.

– Хвост обработан хорошо, там всё заживает без осложнений. Головогрудь меня тоже не беспокоит, – задумчиво сказал Ларна. – Но четвёртая пластина… Я их так считаю: две срослись в головогрудь. Третья плотно сливается с четвёртой, у Шрома они разделены и гибкость тела наибольшая, у вашего брата срослись и создали очень мощный панцирь… Рыба пробила его. Скалозуб – он и есть скалозуб, ужасающая прочность хвата челюстей. Трещину вы залатали. Вроде, всё ладно. Но я бы попытался вскрыть. Мне видится, что именно там угнездилась его боль, под панцирем. Разрешаете делать прорез на пластине? Или дозволяете снять полностью спинную, хотя это выбьет его из схваток на отмелях года на два…

– Как надо, так и лечи, – быстро отозвался старый. – Мы испробовали всё. Он умирает. Не знаю, можно ли это изменить. Но винить тебя мы не станем ни в чём, вот уж точно.

– Тогда снимаем пластину, – кивнул Ларна. – Лотос в тагге ему дайте, пусть спит и наблюдает глубины. Надо выволочь на воздух до хвоста. Сюда, предположим. Есть у меня одно подозрение, но пока нет уверенности, что верное. У вас, выров, кровь иначе течёт, чем у людей. Наша вся в сосуды собрана, ваша же имеет прижаберные полости, где свободно… гм… плещется. Хочу проверить эти полости. Не знаю, останется ли рабочим после вмешательства третье сердце. Тут, под самым панцирем. Но я буду стараться…

Выры выслушали молча, не переставая выполнять указания: готовить напиток, поить раненого и вытаскивать его тушу на бревна. Изредка все косились на топор. Я тоже, честно говоря. Мое воображение то и дело рисовало Ларну, с волчьим оскалом вырубающего пластину. Кровь, брызги, ужас, тошнота… Но сероглазый взял только тонкий нож, проверил его остроту. Подточил, снова и снова придирчиво проверяя на ногте. Прополоскал в морской воде.

– Тинка, не стой без дела. Попроси помощи у деда Сомры, – велел он. – Иди сюда. Нитки его жизни ощущаешь? Хоть как-то, хоть примерно! Лишних узлов и чужого гноя нет?

Вот спросил! Это же выр, а не канва… Хотя я сама недавно утверждала, что все люди и выры есть часть канвы, и без нас мир был бы иным. Значит, как Ларна любит повторять, поздно поджимать хвост. Газами я не замечала ничего странного. Оглянулась на Хола. Он понял, приблизился, замер в воде по другую сторону от тела. Тонкие суставчатые пальцы заскользили по бурому панцирю. Я положила руки и тоже повела ладони сверху вниз.

– Злость спрута чую, какого вшили в канву люди, древние, – отметил Хол. – Все, кто плавает глубоко, её знают. Жёлтая муть словно сама тянется к нам. Шрон так говорил. И я видел, едва успел вверх уйти, да.

– Злость – причина, мне надо то, к чему она привела, – буркнул Ларна, склоняясь к панцирю и рассматривая стык пластин. – Ищите, должно быть нечто. Комок, я полагаю. Мне бы знать, подвижен ли он? И понять поточнее, где резать. Полость велика. Тянется отсюда и досюда. На втором боку такая же, на брюхе они сходятся, там силён ток крови от жабр, в нём подводное дыхание. Вскрою обе полости, он потеряет много крови. Может не выжить, слаб.

Ларна разогнулся, постоял, щурясь на солнце. Тяжело вздохнул, наше молчание его угнетало.

– Тинка, как говорил твой брат? Шью-вышиваю, здоровье добавляю… дальше как? Беду выявляю… нет, это я от себя.

– Говори от себя, – тихо попросила я. – Не важны слова. Мне надо знать, что помощь есть и мне верят. Можешь непутёвой обозвать.

– Да хоть десять раз, – усмехнулся Ларна. Но не обозвал, и говорил так тепло, ласково. За плечи обнял, поддержал. – Я попрошу своего Синеглазого бога, какой гоняет тучи и поигрывает громами. Пряху попрошу, Сомру. Ты, Тинка, у них на особом счету. Потому что ты дурнее той южанки. Для всех найдутся у тебя в душе нитки, и оплачиваются они не золотом… хотя могла бы озолотиться. Только дар меняется на золото один раз и уходит, я уверен. Ищи, не сомневайся. Тебе не откажут в помощи. И Холу не откажут.

Хорошо сказал. Мы с Холом прямо улыбнулись, ощутили эту свою общую улыбку – она как цветок на канве распустилась, новую нитку приязни и понимания вплела в узор мира. И мы поймали то, что просил найти Ларна.

– Оно внизу, – сказал Хол. – Справа. Тут.

– Два комка, – добавила я. – Ниже и глубже неподвижный. В нем большой вред. Выше и почти у самого панциря второй. Пока в нём нет вреда. Но есть сильная боль, и время на исходе, гниль копится.

Ларна довольно хмыкнул. Бережно усадил меня, подозвал Ронгу и велел держать меня под спину, он знает: вглядываться в канву нелегко. Я довольно быстро отдышалась, как раз успела рассмотреть, как Ларна плавно, с малой кривизной, изогнул лезвие ножа. Такое оно легко пролезало под панцирь и резало ткань у самого его основания, рыхлую, распадающуюся тонкими волокнами. Само тело не затрагивала – крови почти не было, только несколько капель у кромки пластины.

– Малёк, руку заводи внутрь и оттягивай мягкое тело, – велел Ларна. – Ронга, осторожно поддень край и чуть приподнимай сюда, под углом… хорошо.

Пластина снялась в считанные взмахи ножа. Выры на берегу и в воде от удивления забулькали, я возгордилась работой Ларны. А что? Мне можно, я свое дело закончила. Сижу и глазею, зато он не отвлекается, сосредоточенно щурится и никого не слушает. Серо-розовое тело выра чуть вздрагивает, оно рыхлое, похожее на тесто. Как мне показалось, это тело себя едва держит – панцирь такой туше необходим. Ларна попросил топор, в два коротких точных движения наметил трещины на правом боку выра. Стал срезать выделенную узкую дольку бокового панциря, избранную для удаления. Закончив, попросил полить выра и подточить нож, присел, прощупывая тело.

– Тут жилы. Их не трогать, – бормотал этот выродёр. – Здесь копится сила, поперёк резать нельзя. По волокнам пройдём, разберём пучками. И далее надо попасть сюда… Ладно же. Давайте нож. Готовьте нитки из жил и толстую иголку, сапожную. Порошок подорожника, серый донник из ларца и белый мох, Хол. Надо поливать и по мере сил останавливать кровь. Ронга, мне потребуются все твои шесть рук. Как полезу в полость, будешь зажимать прореху. Не получится – придётся останавливать ближнее сердце. Не хотелось бы… Нож привяжите на ремешок.