Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– А-а, покойники, – безразлично буркнул пьяница. – Совесть мою выматывать явились? С-сволочи. Ненавижу!

Он пошарил рукой под покрывалом, достал длинный нож и неторопливо, не поднимаясь, принялся целиться в Ларну. Тот отобрал, не дожидаясь броска. Брезгливо кинул клинок у порога. Ткнул пальцем в сандалии.

– Тинка, хватит икать и шумно хлопать глазищами! Надень вот и принеси воды. Живо!

Спорить я не стала. Пусть приказывает, ему виднее, что в таком нелепом случае надо делать. У меня в голове мысли роятся мошкарой, и одна другой дурнее. Злые, кусачие.

Прибил бы Ларна этого гнильца – и дело с концом! Даже в пустыне его жене умирать легче, чем возвращаться в обгаженный дом…

А вдруг он лупит её? Бывает ведь и такое.

Наконец, кому он в Усени нужен, старый обрюзглый гнилец? Ах, его с радостью примет синеглазая нхати. Ищите дуру! Такие раз в сто лет рождаются, никак не чаще. И одна-единственная вон – сидит под присмотром Малька и Хола. И что эта южанка в нём нашла?

Пока я добежала до наших бурдюков с водой, пока вернулась – мысли подвыцвели, злость улеглась. Тошнота тоже. Осталось недоумение. Как сказал Ларна? «Шумно хлопаю глазами». Вот ещё глупость!

Вернувшись, я застала хозяина лачуги на её пороге. До трезвости ему было – как нам до Горнивы… Однако же он, образно выражаясь, брёл в нужном направлении, и Ларна его за шиворот – направлял. Молча отобрал у меня бурдюк, умыл пьяного, напоил и вылил остатки воды ему на голову.

– Хоть помнишь повод для пьянки? – уточнил Ларна.

– Не ори, – шепотом попросил Барта. – До чего шумный покойник… Повод помню. Я же не пьян. Никак не получается упиться так, чтобы вы не зудели в ухо про свою кончину и мою вину. Всех вас сожрали зыбучие пески. Почему я не сказал, что нельзя идти? Потому что трус. Моя жена все решила за меня, до чего я докатился… Она знает, что я трус. Как нам теперь жить? Вы сдохли, она ушла, я прогнал её. Детей отослал… послал к вырам. И к их вырьей матери. Гнилая продажная девка эта совесть! Я её и продал, и сгноил, а она всё дергается. Всё норовит отравить мне жизнь.

Ларна вздохнул, с сомнением глянул на седого. Поморщился, взвалил того на плечо и понес к нашему пологу. Я побежала следом, прихватив пустой бурдюк.

– Сегодня что, сегодня он похмелился, – задумчиво буркнул Ларна. – А вот завтра… Много новых слов выучишь, Тинка. Очень много. Или заткнуть ему пасть?

– Зачем?

– Мы забираем вонючую дрянь с собой, – поморщился Ларна. – Может, у моря он одумается скорее. Опять же, кажется, он отослал туда детей. К берегу. Ну вот, наслаждайся, наблюдая воссоединение семьи.

Он свалил Барту к ногам его жены, всхлипнувшей и испуганно пискнувшей. Женщина, впрочем, немедленно узнала мужа, подхватилась, убежала. Вернулась с водой и тряпками. Села заботливо протирать лицо пьяному, торопливо и негромко что-то ему втолковывая на своем наречии.

– Уезжаете с нами, – распорядился Ларна. – Вещи собери, если есть. Где дети?

– В порту, он велел отослать, я дала деньги, сколько у нас было, всё устроила, – отозвалась женщина.

– Протрезвеет, обязательно спрошу у него, как воспитывают таких безропотных жен, – задумался Ларна. Оглянулся на меня. – Тинка, учись. Вот так надо относиться к мужу. Даже если он хрипит, как бигль с перерезанным горлом и воняет злее гнилого выра. Но жена вздыхает над ним, гладит патлы, льёт настоечку по капельке в горлышко. Семейное счастье…

– Ужас!

– Мала ты судить, – уперся Ларна. Хитро прищурился. – А ну скажи: есть у тебя нитки, чтобы хоть что в их жизни переменить или там – подправить? Ты ведь легко пробиваешься на жалость, ты слаба к слабакам.

– Тьфу на тебя!

Он довольно, сыто прищурился. Знает, почему я злюсь. Почему использовала единственное своё ругательство вместо ответа. Нет ниток! И жалости нет. Как будто он прав, и эти двое живут вполне складно. Да, по-своему, невесть как и негоже по моим меркам, но не мне их менять, не мне лезть в их семью. Мала я ещё судить, Ларна прав.

– Вы отвезете мужа на север, за пролив? – грустно уточнила жена Барты. Дождалась моего кивка. – Хорошо. Он так и хотел – домой. Я провожу его.

– Валяй, провожай, – усмехнулся Ларна. – Нескучно будет ехать. Как протрезвеет, начнёт валяться у тебя в ногах и каяться. Или я уже ничего не понимаю в людях. Он пьёт много?

– Он не пьёт! Его все уважают, даже старший Вагузи, – всерьёз расстроилась женщина. – Это моя вина. Я направила вас в пески, позор на его голову обрушила…

– Пряха, да что за гнусь! На новый круг жалобы пошли, – ужаснулся Ларна. – Тьфу на вас обоих, верно Тинка сказала! Сидите тихо и не лезьте мне на глаза.

К вечеру мы собрались в новый поход, большим караваном, с пологами на седлах страфов. То есть – в тени и при хорошем настроении. На север! К морю! Даже Хол оживился, начал озираться и болтать, интересоваться происходящим. Еще бы! Теперь воды вдоволь, его панцирь поливают часто и обильно. Ларна снял упряжь с вузиби нашего бывшего проводника, отпустил ящера в пески. Тот чуть постоял, глядя на нас. Отвернулся, неторопливо пошёл на холм.

Как и прошлый раз, двигались мы очень быстро, в полночь сменили вузиби и страфов. К рассвету Хол засвистел, восторженно вдыхая качнувшийся от моря соленый ветерок… Почти сразу показался, вырос из теней, Ронга. Загудел низким басом, поочередно приветствуя нас. Подошел даже к Барте, хотя тот отзывался на любые вопросы исключительно грязно и невнятно. Я всё сильнее подозревала: его смиренная жена прихватила в лачуге флягу с выпивкой и цедила мужу по малой чашечке, делая его головную боль терпимой, а самого Барту – несносным…

В лучах рассвета мы добрались до порта. Клык метнулся к родной галере, прыгнул на палубу. Оббежал её. Торопливо заглянул в люк трюма, удачно приоткрытый, и обреченно осел на лапах, нахохлился: нет хозяйки и тут… Остаётся только сунуть голову под крыло и не обращать на нас внимания. Что он и сделал. По-прежнему пьяного Барту оставили в трюме, моряков убедили никуда не отпускать его упрямую жену и найти отправленных в порт детей.

Хол нырнул, Ларна тоже, как и обещал. Меня покатал на спине Ронга, чтобы подышала и умылась морской водой. Хорошо… Когда все мы освежились и чуть отдохнули, ар-Раг на правах хозяина земель торжественно пригласил нас в свой замок, указав рукой на светлые стены, видимые с воды. Само собой, никто не возразил. До самых ворот мы шли, переговариваясь и улыбаясь, снова находя юг красивым и приятным…

Я споткнулась и позабыла свою беззаботность, едва шагнув на двор замка. Потому что там, у первой ступени лестницы, стояли выры. Явно чужие этому дому, настороженные и вооружённые. На верхней ступени тоже скопились выры, хозяева замка. Четверо, ведь их старый в Усени теперь живёт, он у Шрона в малом совете. Прочие все здесь и все со светлыми панцирями, крупные, похожие на Ронгу, бегущего рядом со мной.