Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– Охраняй обеих, ясно? Тинку нельзя отпускать одну на берег. Это чудо в бусах – тоже… На Ронгу надежды мало, он впечатлительный, начнёт танцевать – только держись. Всю воду перебаламутит, или я ничего не понимаю в вырах.

– А ты? – испугалась я. – Ты… не с нами?

– Я занят. Мне надо ещё чуток повыродёрствовать, – прищурился Ларна. – Всё, вперёд. Большой барабан ждёт вас. Народ волнуется. Я всей душой понимаю народ. Определённо, без большого барабана праздник – не праздник. Готов сказать заранее: такая женщина просто обязана выбить хоть какой дождик из скупердяя Вузи.

– Не сезон, – побурела от смущения красавица, впечатлённая похвалой.

– Да вашему новому Вузи всегда сезон, было бы, с кем танцевать. Идите, сказано же!

Страф подогнул колени и вопросительно глянул на меня. Привык катать и теперь пытается хоть так вернуть себе частицу утраченного покоя – через обычное. Я спорить не стала, забралась на чешуйчатую спину, погладила перья шеи. Клык умный. Ему не требуется повод, он знает слова «право» и «лево», понимает похлопывание по шее и движения коленей. Встал – и я взглянула на праздник с высоты полной сажени его роста, а ведь это – только до седла…

Клык шагал следом за женщиной, удерживая голову, вооруженную мощным клювом, точно над её макушкой. Смотрелось это внушительно. Боевые страфы – вообще редкость, а уж с ростом и выучкой Клыка… невидаль! Мы двигались по широкому пустому коридору. Народ сперва удивлялся непонятному, оглядывался, охал, принимался окончательно раздевать глазами барабанщицу. Почти сразу замечал Клыка – и отодвигался под его немигающим лиловым взором.

– Ох, как неловко… Я так и не спросила: как тебя зовут? – виновато уточнила я.

– Тнари рахни Барта, – тихо отозвалась женщина. Чуть помолчала и со слезами в голосе добавила. – Только теперь, пожалуй, я не имею права носить его имя. Он прогнал. Уже второй муж признал меня негодной женой. Как можно допускать меня к барабану? Не призову дождь раньше срока, это понятно. Так ещё и в срок не пойдёт он, вот беда. Я очень старалась быть хорошей женой, только как угодить столь важному и мудрому человеку, как брэми Барта? Язык его выучила, обычаи усвоила. Стол у нас в доме был, салфетки, вилки. Я сшила себе платье, какое носят настоящие нхати. И ещё передник. Он ругался. Велел снять. Тогда уже я сильно разозлила его, назвал глупой. Позже ещё хуже. Пробовала высветлить волосы, он совсем заругался. Сказал, из меня никогда не получится нхати.

Женщина поникла. Страф возмущённо зашипел, озираясь, нет ли поблизости обидчика. Народ отступил, опасаясь гнева вороного. Я оглянулась: меня буквально донимала мысль о Ларне. Да и нитки тянулись от Тнари к галере. Хорошо видны и старые, и новые: разных оттенков, разлохмаченные, смятые, надорванные. Некоторые совсем на волоске удерживаются… Понять бы, почему так: иногда я вижу нитки очень ясно, и для обстоятельств, и для людей. А порой как ни приглядываюсь – не могу заметить их. Ким сказал, что эти связи меж людьми – вроде паутинки лесной. Иногда солнышко светит, и она видна вся, а в иное время оборвёшь, рукой смахнёшь – и не заметишь… Я снова воровато оглянулась – и чуток подкрутила самые слабые нитки. Мне не положено, мое дело – шить, а не лезть в чужие дела. Только и им двоим зачем помнить глупые обиды? По канве такой памяти новый узор никак не вышить…

Палуба галеры уже почти скрылась из глаз, когда я рассмотрела Ларну. Капитан за шиворот волок из трюма пьяного. Стало весело и тепло на душе. Не одна я лезу в чужие нитки. Ещё бы! Двое детей у Тнари. Ларна же, кажется, вознамерился всех котят пристроить в жизни удачно и сытно – так я вышила для него на поясе.

Больше я назад не оглядывалась. Главный барабан уже показался, люди на пристани притихли, расчистили дорожку до самого помоста, невысокого, из особых круглых палок. На них, наверное, звук лучше получается – нельзя такой здоровенный барабан прямо на землю положить. Его, что интересно, ещё и закрепили за кольца на ободе – накрепко, врастяжку. Чтобы не сдвинулся ни на ноготь.

– Перестань переживать, выпрями спину, – строго, подражая тону Ларны, сказала я. – Тнари, ты на празднике важнее всех! Нельзя портить людям настроение. На тебя глядят. Улыбайся.

– Думаешь, легко чувствовать себя голой? – тихо пожаловалась она. – Я пятнадцать лет прожила в доме мужа, по обычаю севера… совсем отвыкла от племени. Целая жизнь – пятнадцать лет… Барта добрый. Он берёг меня. Там бы я уже старухой стала – в песках. Он вволю давал мне воды и научил смазывать кожу маслом. Днём запрещал работать. Когда дети были маленькие, я совсем бездельничала, он нанял слугу. Вот какой у меня муж… был.

– Если бы он видел, как ты плачешь, он бы отругал тебя. А ну немедленно улыбайся! Я тебе такую палку дала! Самого Вузи подарок!

Женщина охнула и заново стала рассматривать узор ящеров. У самого помоста из толпы, распихав всех, возник Ронга. Когда и куда он пропал, не ведаю – побежал ведь с нами от галеры! Выр привстал на хвосте. Выстроил из рук и лап своеобразную лестницу. И загудел на весь город.

– Теперь у вас будет полный праздник, потому что город заимел свою барабанщицу! Выры замка ар-Раг признают за ней право! Так решил хранитель.

Тнари удивленно пожала плечами, но было заметно, что новость её обрадовала. Я подавилась очередным оханьем. Давно следовало сообразить: на таком здоровенном барабане невозможно играть, как играют на малых. Тнари по лапам и рукам выра ловко взбежала на край большого круга натянутой кожи. Её наряд зазвенел от движения. Люди притихли. Ронга шевельнул усами, указывая, кому расступиться, пропуская к помосту рослых, глянцевых, словно маслом облитых, обладателей более мелких барабанов. Я запоздало подумала: а ведь оглохну… Да и Клык невесть что решит. Заранее погладила его по шее, прихватила перья покрепче – стой, нет угрозы, не шипи и не ищи врага! Вороной повыше поднял голову, рассматривая всю толпу. Он, пожалуй, и отсюда видит палубу галеры…

Барабан степенно, низко и негромко, вздохнул под стопами Тнари, направившейся к самой его середине. Там женщина ненадолго замерла, слушая эхо гудения. Повернулась лицом к морю – то есть и ко мне тоже. Глаза закрыты, выражение странное, сосредоточенное и полубезумное. Рот чуть приоткрыт, дыхание частое, грудь вздрагивает, плечи двигаются в такт дыханию. Моя палка порхает в смуглой руке, крутится, бронза шариков на концах взблескивает. Пальцы ног щупают кожу барабана, словно привыкают к ней.

Тнари резко, со свистом, выдохнула, вскинула на миг лицо вверх, переступила мягко, шире расставляя ноги и чуть приседая. Повторила движение, настраиваясь на его ритм, простой и медленный. Золото украшений зашуршало ровнее, увереннее. Барабан осторожно отозвался. Женщина распахнула глаза, совсем чёрные, не разобрать, где зрачок. Резко повернула голову влево, вправо. Косички метнулись, выбиваясь из прически, но теперь она не пыталась поправлять волосы.