Станислав Гримайло - Истории Руана [СИ]

— Лаэр! — потряс меня за рукав Турни. — Лаэр!

— А? Чего? — вернулся я в реальный мир.

— Обратите внимание на сей символ! Это знак исконных хранителей, защищающих любимый Сантей!

— Турни, на заборах много чего рисуют, и не удивительна мазня на этом твоем обелиске, — я попытался отвязаться от гоблина, настырно тянущего меня к наследию ушедших веков: побитому ветрами, годами, и туристами обелиску. Причем последние, без сомнений, прекрасно знают, что такое третье кольцо и не раз слышали о толстячке в кепке.

— Вот! — ткнул когтем гоблин в утопленный рисунок на обелиске.

Я присмотрелся. Кто-то потратил много сил, ставя метку: очень сложный рисунок будто выжжен в камне. Плавные линии, завитки, постоянные переходы и усложнений — вряд ли возможно было сделать такое резцом. А сам символ, ему удивляться, оказался руной. В изначальном начертании.

— Аннабели, посмотри, пожалуйста, — обратился я к девушке, замершей неподалеку.

Сдается мне, магичка давно с огромным удовольствием прибила бы гоблина. Недомерка спасло не наличие меня и арахна в нашей развеселой компании, а один молчаливый товарищ со здоровенным топором.

Девушка подошла, лениво мазнула взглядом по символу на обелиске. Вопросительно на меня посмотрела.

— Это чего?

— Посвящение.

— Чего?

— Посвящение стихий, — Аннабели душераздирающе вздохнула, намекая: "Вопросы уровня детского сада!".

— И чего?

— Изучаешь руну, тренируешься ее подпитывать. Активируешь. И проходишь посвящение стихий, или сгораешь нафиг. Ясно?

— Не слышал я ни о каком посвящении.

Девушка фыркнула:

— Ага, посвящаться они будут… Трусы! Пару фокусов выучат, а потом — я великий маг!

— Ну так учиться надобно. Много и усердно, — хмыкнул я.

Правда, кому оно охото, не так ли? Всем достижений подавай сразу и побольше.

— Не всем поможет, — заявила девушка, задрав носик к небу.

О! Еще одна великая магичка. Я не удержался, и поддел:

— Думаю вам, леди, тоже еще многому учиться нужно.

— Да неужели? — вылила Аннабели взглядом на меня ведро презрения.

— Помнится, один ушлый терривит, несмотря на слабые возможности, сбег. И я так понимаю — не один раз. Да и сейчас толпой за ним идем…

Девушка мгновенно надулась и посмотрела на меня так, как уже второй день зыркает на гоблина.

— Замерзнем, — прогудел орк, чем изрядно разрядил резко накалившуюся обстановку.

Турни ткнул меня локтем и показал большой палец.

Не-жизнь!

Огромные ворота города, когда-то впускавшие груженые доверху телеги, конные экипажи и толпы страждущих, оказались заперты. Проход все же нашелся - обычная дверь рядом распахнута настежь. Непонятно зачем, но внутри застыли две фигуры в плотных балахонах с капюшонами, которые молча проводили нас взглядом и ничего не спросили.

— Строго у них тут: про охрану не забыли.

— Охотники за добычей, лаэр, ничем не брезгуют. Тащат все, за что можно выручить монеты. Травы, останки девларов, утварь, редкие безделушки…

— Хочешь сказать — готовы обворовывать неупокоенных?

— А какая разница? — вопросил гоблин. — Это ж мародеры! Все что лежит, висит, валяется, закопано или припрятано — в дело пойдет. Только здесь мало кто решается шалить — нежить не любит ворье. Разговоры разговаривать тоже не любят. Поймают — и усе.

Тишина…

Чем отличается маленькая деревушка от большого города? Ритмом жизни и шумом. Чем больше жителей — тем все быстрее крутиться, люди бегает все быстрее, боясь на миг задержаться и пропустить вперед себя шустрого товарища. Не зевай! Если не хочешь дышать пылью из-под бампера… Где больше движения — шум просто неизбежен. Топот, разговоры, хохот, экипажи, кони, повозки, крики, грохоты и падения — все создает какофонию живого города. А здесь…

Хотя, я даже не знаю, что меня больше поразило. Окружающая чистота — все вылизано, дома и заборы сияют свежей краской, кроны деревьев аккуратно подстрижены, что уж говорить о ровной, чистой от снега и льда, мостовой… Или опустившаяся на мир тишина — фигуры в балахонах бесшумно передвигаются, что-то несу, стоят маленькими группками и провожают нашу компанию темными провалами капюшонов…

Куорт, вечно вспахивающий все вокруг, сейчас притих и осторожно плетется за орком, гордо шествующим во главе отряда. Нахохлившийся попугай, восседающий на спине арахна, перед воротами в город выкрикнул коронное "Пожрать!" и молчит с тех пор. Турни — на удивление — притих. На вопросы отвечает без запинки, но не трещит без умолку.

— Тут чище будет, чем в Сантее, — признал я. — Неуютно, правда.

— Здесь живут те, кому жить, вроде как, уже не положено, — осторожно заметил Турни.

— Умерев, понимаешь истинный смысл жизни, — глубокомысленно заявил остановившийся орк.

— Чистота окружающего мира? Какая-то, ты знаешь, невеликая ценность.

— Чистота помыслов, лаэр, всего лишь чистота помыслов. — Прогудел орк, и продолжил движение.

Бесспорно, в голову часто лезут мысли, не имеющие отношения ни к чему. Нет, на самом-то деле, просто так, из воздуха, они не возникают. Тянутся ниточкой за случайными словами, увиденными картинками, или острым камушком, попавшим под босую ногу… Все друг за дружку цепляется, как поводок, и оторваться от него не просто. Вот так веревочки и вьются, вертят и крутят, как хотят…

Не верю — смерть ни что иное, как… Смерть! Она не в силах дать ничего — а вот отобрать очень даже. Неупокоенные не живут.

Много говорят о том, что вторая жизнь дается как шанс закончить дела, уйти с чистой душой, или прыгнуть, как считают гоблины, на верх кольца перерождения, перебравшись в духовные миры… Все это чушь! Умер… ничего нет дальше. Ровнять макушки деревьев, чистить мостовые, следовать тенью за случайными путника — это разве жизнь? Так, бренное существование. Как заблудившаяся тень, потерявшая носителя…

За очередным поворотом узкой улочки вышли на площадь, с сооруженной в центре ее детской площадкой: круг песка, сделанные из дерева подвесные дорожки, турники, качели, горки. Все, сделанное с великой любовью: изящная резьба, яркие краски, ни одного пятнышка или пылинки. И дюжина маленьких фигурок в накидках, с надвинутыми на головы капюшона, так и мелькает, играет в мяч, азартно машет руками… в глубокой, окутавшей весь мир, тишине…

Мне понадобилось секунд двадцать, чтобы понять: они общаются! Все эти маленькие фигурки явно соединены друг с другом одной игрой — той игрой, которой связаны все дети, всех миров, времен и народов. И тишина, разлившаяся вокруг, говорит лишь о том, что мы глухие — а не они мертвые…

Не-жизнь…

— Крон! — выдохнул я, как только мы выбрались за стены города нежити. Мертвые дети, ведущие себя как натуральные живые, — зрелище, потрясающее настолько, что даже выдохнуть и нарушить тишину кажется преступлением. За которое не наказывают, а сразу — и навсегда — карают.