Анна Жадан - Избранные (СИ)

— В крайнем случае, престол займет Эсми, что тоже не худший вариант, — добавляет Скилар, — главное — спасти Искупителей и свергнуть Тристана.

— Мы не можем быть уверены, как именно поведут себя послы, — вздыхает Док, — но спасение этих душ — все, что имеет сейчас значение.

— И мы заберем с собой Эйдана, — твердо произношу я.

— Если он захочет уйти, — соглашается Док.

Понятия не имею, как заставить его забраться на этот корабль, но я сделаю все, что в моих силах.

Все приближаются к Доку, чтобы детальнее изучить план, а я подхожу к Давине и тяну ее к себе за локоть. Ее разные глаза удивленно смотрят на меня.

— Что?

— Давина, послушай, — шепчу я, — я хочу, чтобы ты сделала все, чтобы выжить. Предоставь Стигму мне. От тебя требуется лишь просветить Хранителя, который будет прикрывать меня с Адрианом. Ты вернешься и выживешь, ясно?

Давина возмущенно смотрит на меня, но я продолжаю:

— Если меня убьют, то они ни за что не помогут Эйдану. Он останется здесь навсегда, понимаешь? Как ты думаешь, что сделают с капитаном предателя? У него не будет ни малейшего шанса. Давина, если я умру, то пообещай мне сделать что угодно, чтобы посадить Эйдана на этот корабль. Говори, что хочешь, обещай ему, что хочешь, хитри и обманывай, но посади его туда.

Давина выдыхает при этих словах и взгляд ее меняется. Она должна мне. И спасти Эйдана тоже в ее приоритетах.

— Ты его любишь, не так ли? — тихо произносит она.

Я молчу, но говорить мне и не нужно.

— Я тоже, — Давина поднимает на меня взгляд, — и я обещаю тебе, что спасу его.

В моей голове на секунду поселяется мысль, что все это было лишь уловкой — что Давина попросила меня держаться подальше от Эйдана вовсе не из-за денег, а из-за ревности. Но я наблюдаю за ней и тут же отбрасываю эти мысли. Давина всегда ставила семью на первое место. Она не стала бы просить меня ни о чем, если бы это не было по-настоящему важно.

В конце концов, моя жизнь свелась к нескольким элементарным действиям — открыть дверь, забрать Стигму, убежать, и всем, что находится между этим. Я не могу не думать о том, что оставляю за спиной ради того, чтобы отомстить и дать другим людям шанс на нормальную жизнь. Я никогда не была героиней. И мне страшно. Для меня непросто пожертвовать всем из добрых побуждений, но я стараюсь. Кое-чему я точно научилась за время своей жизни во дворце. Зло или добро — это личный выбор, который определит твою сущность. Никто не рождается героем или злодеем. В конечном итоге, мы всегда выбираем сами.

Я бреду по Лакнесу, стараясь вспомнить о нежной любви к моему региону, но сделать это непросто. За спиной раздается мерный топот двух Хранителей, а Давина и Скилар бредут по обе стороны от меня. Морской бриз больно жалит мне лицо, но деревья на улицах начинают потихоньку оживать от плена зимы, которой я и не заметила, провожая свои часы за стенами дворца. Весну я любила всегда — за ее зеленые листья, наполняющие меня ароматы цветов и надежду, которую она с собой приносит. Впервые я думаю о том, что, возможно, когда-нибудь у нас все будет хорошо.

— Ева извинялась, — сочувствующим голосом произносит Скилар.

— У нее уважительная причина, — соглашаюсь я.

Ева променяла свое желание на свободу матери. Я не была удивлена — Нора уже слишком стара, чтобы представлять для короля практическую пользу, поэтому он освободил ее от обязанностей Искупительницы. Я знаю лишь, что на месте Евы я поступила бы точно так же.

Я сильнее кутаюсь в черный плащ, напоминающий мне об Эйдане, и размышляю о том, почему король все же позволил нам прогуляться по Лакнесу. Он знал, куда мы пойдем. Знал, что мы хотим увидеть. Но этот чертов старик никогда не делает ничего без собственной выгоды. В глубине души я все понимаю, но эта мысль больно терзает меня своим горьким привкусом, напоминая о том, что действовать нам нужно быстро — скоро король заберет нашу силу, превратив нас в навсегда сломленных полукровок, а затем, вероятнее всего, избавится от нас. Я никогда не думала, что магия, которой я обладаю, помогает точнее определиться с той, кем я являюсь. Впервые я задаюсь вопросом о том, что же случится, если я вдруг перестану быть Искупительницей, стану играть на поле с обычными людьми, которые не в состоянии ничего изменить. Моя сила пришла в подарок с ответственностью, но теперь я уже не готова от нее отказаться.

Давина прячет свое скульптурное лицо в шарфе, но ее взгляд направлен на меня. Забавно, но ее разные глаза всегда выражают полярные друг другу эмоции: такое чувство, будто ее зеленый глаз осуждающе прознает меня насквозь, а карий — дарит мягкую поддержку.

— От принца нет новостей? — понизив голос, интересуется она. Это весьма бесполезно, учитывая, что Хранители следят за каждым нашим вздохом.

Я качаю головой. Прошло три дня, но Адриан так и не появился. Как и Эйдан. Не нужно говорить, как сильно это заставляет меня нервничать — как будто поводов и так недостаточно.

— Что, ваш парень все еще за решеткой? — скучающе оглядываясь, спрашивает Скилар.

Мы с Давиной пронзаем его взглядами.

— Простите, — ухмыляется он, — я сам не больше вашего рад, что у капитана проблемы. Но, может, это даст время вам всем разобраться с вашей небольшой драмой.

— Нет никакой драмы, — закатывает глаза Давина.

— Ну да, я так и подумал.

— Эйдан влюблен в Эланис.

— И то, что ты долгое время была его фавориткой, не делает это ни капельки более странным.

— Это было до того, как она появилась, — напоминает Давина.

— Да ладно, не стесняйся, я бы сам растекся от капитана, будь он в моем вкусе.

— Я не растекаюсь от капитана!

Я готовлюсь вставить словечко, напоминая им, что это явно не главная тема для обсуждений, но ничего не могу с собой поделать. Мы с Давиной любим одного и того же мужчину. Какими бы мы с ней не были благоразумными, уравновешенными и мудрыми (всем тем, чем я определенно не являюсь), между нами все равно стоит эта преграда. Мы разрушали ее всеми возможными способами, связывая нас тем, что куда более важно — семьей, взаимовыручкой, поддержкой. Но, если Скилар не заткнется и не перестанет напоминать об этом, может возникнуть проблема.

— Я все это к тому, что мне бы не хотелось, чтобы ты оторвала моей крошке голову из ревности или чего-то в этом духе.

Давина закатывает глаза.

— Тебе не кажется, что сейчас у нас есть дела посерьезнее?

— Эй, ты сама подняла эту тему!

— Если ты не заткнешься, я подниму тему с Евой, — говорю я и понимаю, что попала в точку.

Скилар краснеет, отчего его лицо, обрамленное рыжими, торчащими в разные стороны волосами, становится почти оранжевым. Мы с Давиной смеемся, и я удивляюсь, что после всех этих месяцев нечто столь обыденное, как смех, кажется мне невиданной роскошью.