Грим - Облеченные в облако [СИ]

Весь табор насчитывал человек до двухсот, включая детей и женщин, высыпавших посмотреть на пленных.

Такого любопытства в отношении своей персоны Дёме наблюдать еще не приходилось. Женщины оставили костры и приблизились. Более сопливые соплеменники, побросав палки, которыми за минуту до этого избивали друг друга, протискивались в первый ряд. Особо назойливых отгоняли взрослые хамы, чувствовавшие себя героями дня.

Шуму, конечно, было еще больше, чем от тех двух собак.

— А ты ничего, бойкий, — похвалил одноокий Дёму. — Хоть нас и не победил, но удивил очень. Нанимайся ко мне в опричники. Промку не приглашаю, он на наше племя злой. А тебе я жалованье положу. Бабу, какую хошь, положу. Есть тут одна — совсем замечательная. Молчаной звать. Живет у меня в кустах.

Он свистнул негромко. Баба немедленно вылезла из кустов. Дёма взглянул на нее небрежно: баба как баба. Кроме того, что почти немытая и одетая кое-как, ничего замечательного в ней не было.

— Чего ж в ней такого особенного? — спросил он.

— А вот сейчас увидишь. Давай, — кивнул этой бабе Невзор, зажимая уши.

Те, что стояли ближе, в том числе Аркадий, последовали его примеру, а баба, набрав воздуху полную грудь (а грудь у нее была полная), вдруг издала такой вопль, что племя присело, словно придавленное, эхо отозвалось испуганным заикой, а с ближайшего дерева замертво свалился фазан.

Дёма, еще не отвыкший от грома земных битв, особого потрясения не испытал. Хотя слышал такое впервые.

— Видал? — Глаз Невзора счастливо сиял. — Молчит-молчит, да как гаркнет… Ну-ну, — окоротил он, видя, что Молчана опять стала делать глубокий вдох. — Накличешь себе клиентов, дура. Это у ней так… это охотка… Охотница она у нас. — Он ковырнул мизинцем ухо, потряс головой. — Она хоть охотничья, но отходчивая. И собой недурна: что голос, что стать. И фигура нефригидная, и ноги не хуже многих. Хорошо исполняет супружеские обязанности.

На Дёмин солдатский взгляд в ней было не более обольщенья, чем в боевом слоне.

— Привередничаешь, касатик, — правильно понял его мнение одноглазый. — Каких же тебе киприд?

— У него, наверно, глаза болят. Не видит в бабе прекрасного, — сказал Селяныч. — Мы б тебе зренье поправили, да окулист у нас околел в прошлом году.

— Ну, не хочешь — не надо, — не стал настаивать предводитель. — Она жалеет только желающих. Скажи мне, добрая молодица, хочешь ли себе такого бойца?

— Этого человека хочу, — глубоким баритоном отозвалась девица, протягивая фазана Аркадию, который спрятал руки за спину и отступил.

— Молчит-молчит, да как скажет, — с досадой сказал Невзор. — Уведите ее.

— Пытать-то о чем будем? — напомнил Селяныч. По-видимому, он был правой рукой предводителя, потому что его тоже слушались. Насколько вообще могли эти хамы слушаться и повиноваться.

— А давай-ка у народа спроси.

— Эй, народ! Вопросы к пришельцу есть?

Общество разом загомонило.

— Они спрашивают: плавать или летать умеешь?

— Летать… — хмыкнул Дема, вспомнив полет на помеле.

— Хотят знать, чей и откуда?

— С земли, — отозвался Дёма.

— Врешь, — немедленно парировал такой ответ одноглазый. — Невозможно, чтобы с земли. Туда — сколько хочешь сбрасывай, а обратно — не смей, ходу нет. Даже за край никто не заглядывал. Да и не видно все равно ничего в тумане.

— Хочешь верь, хочешь нет, а оттуда. На летательном аппарате прилетел.

Хамы опять загомонили, перебивая друг друга.

— Спрашивают: чего умеешь?

— А я не сказал? Летать, — огрызнулся Дёма, поражаясь однообразию вопросов.

— Это нам проверить недолго, — сказал с угрозой Невзор. — Тут многие поначалу противятся. А потом обнаруживают в себе таланты и летать, и петь. Арию Ариэля с искренним воплем. С летальным исходом в конце.

— Какие фокусы, песни знаешь? Анекдоты? Пляски? Истории? Можешь страуса изобразить?

Клоуна из меня сделать хотят, оскорбился Дёма. Чтоб зрелища им показывал. Театр представлял. К Аркадию у них ни вопросов, ни претензий не было. Аркадий и не высовывался, держась несколько сзади, за Дёминой спиной.

— Аркадий Иваныч! — вскричал человек, минуту назад вышедший из-за осин и выделявшийся из толпы тем, что был брит. — Опять попался никак?

В руке его была опасная бритва, которую он между делом правил о Дёмин ремень, намотав его на кулак. «Уже успели загнать мое имущество», подумал Дёма.

— Тупей! — узнал его Аркадий и поначалу обрадовался. — А мы считали, что ты в Аиде уже! — Он рванулся навстречу, по-видимому, соплеменнику, но его удержали. Бритый в ответ на этот порыв шарахнулся и попытался укрыться в толпе. — Постой-постой, — догадался Аркадий. Он изменился в лице. — Так это ты хамам нас передал?

— А ты думал, я всю свою жизнь рожи ваши постылые брить буду? Опротивели мне они. Осточертели. Видеть их не могу. К тому же это дурацкое прозвище мне категорически не нравится. Кому Прометей, а кому Тупей.

— А я и не знал, что его Тупеем зовут, — удивился Невзор. — Имиджмейкером нам представился. Только Имиджмейкера выговорить никто не мог, кроме меня. Так мы его Вареным зовем.

— Этот странствующий парикмахер, — сказал Дёме Аркадий, — некоторое время при нас жил. А теперь видишь, к этим переметнулся.

К этому брадобрею стоило приглядеться внимательней. Дёма и пригляделся. Всё лицо и шея Тупея были в прыщах и пупырышках, что подчеркивало сходство с кожей вареной курицы. Видимо, его профессия в этом племени была невостребованна. И чтобы квалификацию не потерять, ему приходилось обслуживать себя. Даже брови его были выбриты. Не говоря уже о голове, вылизанной до блеска.

— Да и ну вас с вашей цивилизацией и культурой, — продолжал цирюльник. — Для счастья есть более короткий путь.

— И какой же? — спросил Аркадий.

— А вот такой. Есть идея на этот счет.

— Скажи-скажи, — подбодрил его одноглазый. — Он и мне вбил в голову эту идею. Сидит теперь, словно гвоздь.

Видимо, были у него веские основания не доверять парикмахеру. Вероятно, он полагал, что тот идеями голову ему пудрит. А посему мнение людей посторонних было ему кстати.

— Так, ведем изыскания, — неохотно сказал Тупей.

— Это он насчет кровеносной артерии, желательно магистральной.

— Ну да, добраться до главной драконьей артерии да подрезать ее. Аккуратно, конечно. Да присосаться всем ихним племенем.

— Враз все счастливыми станем, — захлебнулся мечтой предводитель. Глаз его затуманился, как будто уже присосался и сделался пьян. — Не исключая больных и блаженных. Надоело детское питание — молоко да кисель. А за страусом бегать — то и дело сами в азарте охоты в ямы валимся. На одного страуса — трое-четверо наших. Да вы и сами знаете, каковы неожиданности от этих ям.