Грим - Облеченные в облако [СИ]

— Не знаю. Но если хотите — рискнем. У меня есть их немного, живут в колбе с грибной трухой. Может, выпустить часть?

— А если их натравить друг на друга? Опят на маслят, подосиновиков на опят. Стравить классы. Лбами столкнуть губчатых и пластинчатых. Разделяй и властвуй, — сказал наторевший в предвыборных передрягах Фомич.

Заседали почти до утра. Всех методов борьбы с грибами и присными — от огнемета до макиавеллизма — набралось около сорока. Решили, как рассветет, некоторые из них использовать.

В слове утро слышится что-то утраченное — не сон ли? Однако сновидения Дёма не помнил. Осталось от него только тревожное ощущение.

Он проснулся, а проснувшись, прислушался. Воздух полнился пеньем пернатых, воробьи купались в купах дерев. Он еще полежал, расслабившись, наслаждаясь поднебесной акустикой.

От реки слышался плеск. Это Аркадий совершал утреннее омовение. Дёма присоединился к нему. Молоко было уже теплое, словно парное.

— А я смотрю, что за рыбешка плещется, — раздался вдруг голос сверху. — А это не рыбешка, это ребятишка такой. Резвятся с нашим Аркашкой наперегонки. Интуризмом интересуетесь?

Вопрос относился к Дёме, застав врасплох. Он поднял голову на собеседника, растерянно, но и с долей угрозы, пробормотав:

— Мы люди военные…

— Во-она как, — сказал собеседник.

Он стоял в десятке метров от киселя, на крутом берегу, прямо над ночным пристанищем плотоводцев. Несомненно, это был хам, одетый в набедренную повязку. Общий облик его был свиреп. Волосы головы переплелись с бородой. На лице ничего почти не было видно. Даже нос прятался в волосах. И из всех этих зарослей выглядывал налитый кровью глаз — один, но жуткий до чрезвычайности. Заплатка на другом глазу добавляла еще свирепости. Утешало лишь то, что в руках у него ничего не было.

Однако это было преждевременное утешение. Одноглазый обернулся через плечо, негромко свистнул, и тут же из кустов на песчаную полосу высыпала целая орава хамов общей численностью до 14-и сволочей. И у каждого что-нибудь да было в руках. Сучья, колья, дубины — предметы деревянного века, и только один был с ржавой совковой лопатой, а еще один с — бивнем какого-то взрослого млекопитающего. Последним спрыгнул на песок и одноглазый, бывший за главаря.

— Бить будете? — догадался Аркадий.

— А ты думал что? Окружим и станем дружить? — сказал одноглазый.

Отбиться от них, стоя по колено в киселе, казалось проблематичным. Аркадий сказал:

— И откуда вы здесь взялись? — В голосе его прорывалась досада. — Словно ночные кошмары, выпущенные из ночных горшков.

Безобразный образ врага вполне соответствовал сказанному.

— К ПУПу путь держите? — спросил одноглазый, не обратив внимания на метафору.

— В другое место отогнать дракона хотим, — примирительно сказал Аркадий. — Вам же без разницы.

— Ты меня очаровал, — сказал одноглазый. — Я же тебя разочарую. Мы ж ему шею узлом завязали. Так что он вряд ли теперь сможет куда-то летать. Ох, и хохотал я над вами, видя вас на плоту. Весь смех высмеял. Таперича хоть кричи.

Аркадий нахмурился, но промолчал. Их было двое против пятнадцати.

— А это ваш, значит, плотик? — продолжал предводитель.

— Наш. А что?

— Похож на обломки корабля дураков.

Аркадий и тут промолчал. Дёма оценивал диспозицию.

— Солдатик, слышь, — обратился главарь к Дёме. — Сделай нам одолжение. Неохота мне в эти кислые киселя лезть. Скрути и сдай его нам, а мы тебе благодарность выпишем.

Дёма, конечно, не откликнулся на это нескромное предложение.

— Или благодати отвалим тебе, сколь хошь. От самого неба по самое небалуй.

Меж тем, четверо хамов отделились от группы и принялись стаскивать плот в реку. Вернее, стаскивали трое, а четвертый пытался им это действие запретить.

— Разрешите подумать, — сказал Дёма, вычитая из пятнадцати тех троих, что отчалили. Четвертый, пометавшись по берегу, кинулся в реку и тоже влез на плот, отчего тот угрожающе накренился. Дёма и его вычел.

Очевидно, дисциплины в этом воинстве не было никакой. Однако готовность к действию наличествовала. Хам, тот, что с лопатой, снял ее с плеча и взял на перевес. Лопата была ржавая, с присохшими навозными комьями.

«Глупо быть убитым такой лопатой», — подумал Дёма.

— Убитым иль не убитым, это как решит Хамитет, — угадал его мысли одноглазый хам. — В крайнем для вас случае лопату используем по назначению. Закопаем вас этой лопатой на бережку. Прямо в кисель.

— Мы же договорились, — несколько струхнул Аркадий, — что не будем никого не убивать.

— Эт-так, — хладнокровно подтвердил одноглазый. — Да что-то скучно без этого.

— Есть расы без чувства юмора, — сказал Дёма. — Они веселятся, когда голову кому-то режут.

— Бескультурье, — буркнул Аркадий.

— Так уж и бескультурье… — возразил предводитель. — Есть и клуб, и клумба при нем. А галстук — так его за бородой не видно.

— Дурень несчастный, — не выдержал и выругался Аркадий.

— Это кто несчастный? — взвился вдруг одноглазый. — Да вам же деваться некуда будет, начни я несчастным быть.

Дёма почувствовал выброс адреналина, как всегда перед схваткой. Руки налились силой гудящей. Чувства его обострились, сигнализируя, что организм к бою готов.

Хам с бивнем смерил Дёму презрительным взглядом.

— Ты чо так взъерошился? И не таких, бывало, бивнем бивал, — сказал он и сделал выпад бивнем в сторону Дёмы.

Но он не учел, что перед ним был не условный противник в условном бою, а Дёма, который этим бивнем воспользовался, ухватив за острый конец и одним рывком высвободив себя из киселя.

Битва была недолгой. Крики победы и пощады слились, поделив мир на ликующих и скорбящих, а потом почти все стихло. Лишь потрескивали кусты на пути стремительно удалявшихся во всех направлениях хамов. Дёма с Аркадием остались на песчаном пляже одни.

— Зачем ты одноглазого отпустил? — спросил Дёма.

— Что ж нам его с собой тащить?

— А как же шея дракона? Кто развяжет ее?

— Да блефуют они. Невозможно ему шею узлом завязать. Да и нет у него шеи. Так, перешеек между туловищем и башкой.

От реки доносились сдавленные возгласы, плеск. Это плот, пущенный вплавь, ныне тонул, вертикально погруженный в молоко на три четверти. Лишь край его торчал над поверхностью, за который цеплялись, крича, четверо.

— Вот сволочи, — выругался Аркадий. — Готовым не могут воспользоваться. Непременно сломают или утопят или сожгут.

— Как его утопить можно? — удивился Дёма. Плот мог выдержать восьмерых. Но при том, очевидно, условии, если это не хамы.

— Все можно в умелых руках, — буркнул Аркадий.

Живописная группа из четырех бород и разваливающегося плота скрылась за поворотом реки.