Александр Басов - Союз Верных — Остгренц (СИ)

Архиепископ поставил точку, отложил перо в сторону и встал из-за стола. Затёкшая от долгого сидения спина отозвалась хрустом в позвоночнике и неприятными ощущениями в области шеи. За окном уже темнело, один за другим вспыхивали фонари на городских улицах. Самые широкие и длинные из них расходились в стороны от монастырского замка, будто нити, составлявшие основу паутины. Залюбовавшись панорамой вечернего Остгренца, Берхард открыл створку окна. Ветерок метнул ему в лицо струйку дыма, пропитанного запахами немудрёного, но обильно приправленного специями жаркого. Архиепископ вытер заслезившиеся глаза и почувствовал острый приступ голода. Можно было вызвать слуг и заказать себе горячие блюда на ужин, вместо тех, что уже давно лежали на подносе и успели остыть, но Берхард не стал этого делать.

"Перепугаются повара, — подумал он, — решат, что я проверяю их работу".

Архиепископ знал, какие чувства вызывал в окружавших его людях. Большинство из них откровенно боялись первосвященника и старались как можно реже попадаться ему на глаза. Тех, кто мог оценить по достоинству стиль руководства Берхарда, было немного, и примерно половина из них, не без оснований, опасалась за свою должность. Они понимали, что не соответствуют предъявляемым к ним требованиям, и каждый день с дрожью в коленях ожидали гнева архиепископа.

А он никогда не стремился к тому, чтобы авторитет главы Церкви Двуединого держался только на страхе. Более того, Берхард прекрасно отдавал себе отчёт в том, что от основной массы людей нельзя требовать больше, чем они способны дать. За свою долгую жизнь он только и делал, что искал людей, готовых разделить с ним ответственность за судьбы мира. Окружавший архиепископа человеческий материал, в подавляющем большинстве, мало на что годился без соответствующего воспитания и обучения. Найти человека, готового сразу приступить к выполнению сложных и ответственных заданий, было сложнее, чем отыскать самородок золота на берегу горной речки.

"Не буду никого пугать, — усмехнулся про себя Берхард, сделал глоток остывшего чая и принялся хрустеть засохшими бутербродами. — Вкусно. Давненько я так поздно не ужинал".

Архиепископ задумался над тем, чего же ещё он давно не делал, и снова оказался во власти воспоминаний. Перед внутренним взором стали проноситься лица, события, давно ставшие историей. Все эти люди были уже давно мертвы, от некоторых не осталось ни потомков, ни могильных камней. Единственным, кто мог поведать миру об их жизни, был он — архиепископ Остгренцский — свидетель давно ушедшей эпохи.

"Надо зайти перед сном в склеп, проведать старых друзей, — подумал Берхард, отправляя в рот последние крошки, — давно я там не был".

Больше ста лет назад Берхарду пришлось принять под своё руководство пострадавшую во время Войны Сеньоров обитель. Монастырское хозяйство было полностью разрушено, и его пришлось создавать заново, попутно решая множество других проблем. Одной из них являлись подземные ходы, которыми, буквально был испещрён холм под монастырским замком. По слухам, в подземных кладовых могло сохраниться имущество обители, основную часть которого разграбил бандитские шайки. Учитывая неприязнь к узким проходам, Берхард не стал лично туда спускаться, приказав составить подробный план катакомб, и вскоре убедился, что хаотично расположенные, прорытые без какой-либо логики ходы невозможно рассматривать, как единую систему.

Похоже, что Берхард был первым, кто решился разобраться в этом запутанном лабиринте и отделить полезное от бесполезного. Последнее явно преобладало, вызывая в молодом архиепископе глухое раздражение. Узкие, извилистые норы, в прямом смысле этого слова, были прорыты в не слишком надёжном грунте. Там, где свод не укрепляли досками, подземные ходы успели обвалиться, что затрудняло их обследование. В монастыре всегда хватало помещений под кладовые, поэтому казалось странным использование для этих целей тесных плохо проветриваемых земляных нор. Берхард никак не мог понять, зачем было нужно прокладывать новые подземные пути, если старые не задействовались должным образом.

После тщательного изучения катакомб, стало ясно, что их назначение не всегда было связано с хозяйственными нуждами. Самые старые и самые глубокие из них представляли собой подземный некрополь, где покоились замурованные в стены останки сотен монахов. И сразу стал понятен принцип использования подземных помещений. Люди во все времена имели дурную привычку умирать, или гибнуть в результате войн и несчастных случаев. Как только становилось мало места для захоронений, монахи прокладывали новые ходы, в стороне от прежних.

Для новых погребений требовалось место, и чтобы не нарушать давнюю традицию, Берхард приказал обустроить просторный подземный склеп. В отличие от запутанных подземных ходов — надёжный, с хорошо укреплённым сводом и полом. Единственное, в чём архиепископ пошёл наперекор существовавшей практики — это отказ от обезличенных захоронений в стенах. Для каждой могилы выделялось отдельное место, где устанавливался надгробный камень с именем усопшего.

Не все, похороненные в склепе, имели прямое отношение к Церкви Двуединого, что вызывало у монахов недоумение. Однажды архиепископу намекнули, что этим людям оказана слишком высокая честь — быть погребёнными на территории монастыря. На что Берхард ответил:

— Это самое малое, что мы можем для них сделать.

Архиепископ спустился на первый этаж и направился в сторону лестницы, ведущей в склеп. В своё время, когда монастырь оправился после военной разрухи и стал процветать, Берхард пригласил лучших резчиков по камню, чтобы обустроить подземное кладбище. На это ушло много времени и денег, но глава Церкви Двуединого умел ждать и средств не жалел. Стены и потолок склепа декорировали природным камнем, для имитации горной пещеры. Каменные блоки были так искусно подогнаны, что создавалось полное впечатление естественной стены без швов и стыков. Выложенный каменными плитами пол имел ровную поверхность, из которой, будто сталагмиты, вырастали могильные камни. Только надписи на них отличали произведение резчицкого искусства от природных образований, встречающихся в некоторых пещерах.

Войдя в склеп, Берхард хлопнул в ладоши, и спрятанные в каменных складках потолка лампы осветили подземный некрополь неярким красноватым светом. На самом ближнем ко входу могильном камне было высечено: "Ричард, герцог Востока". Здесь архиепископ не стал задерживаться и прошёл немного дальше, остановившись перед надписью: "Маркус, граф Остгренцский". Наплывы искусственного сталагмита рядом с могилой образовывали некое подобие стула, которым и воспользовался Берхард. Ещё раз прочитав надпись, он закрыл глаза и словно продолжил неоконченный когда-то разговор: