Александр Басов - Союз Верных — Остгренц (СИ)

Стало по-настоящему страшно, когда этот безжалостный человек назвал моё имя. Сначала я решил не отзываться, но подумал, что он вполне был способен немедленно кого-нибудь убить, если только не увидит меня перед собой. Мысленно попрощавшись со всеми своими знакомыми, я вышел вперёд и, стараясь унять дрожь в голосе, выговорил:

— Не нужно никого искать.

— Когда мой покойный папаша давал мне отцовское напутствие, то, помимо всего прочего, говорил: бойся молодого лекаря и старого брадобрея, — глумливо проговорил барон Арман, разглядывая меня с ног до головы. — А этот сопляк только в ученики аптекаря и годится.

— Известно, что лекарь Берхард молод, — сказал рыцарь без герба, — но я не предполагал, что настолько.

— Надо его испытать, — предложил Арман. — Я и сам немного смыслю во врачебном искусстве… Что ты будешь делать при ранении скакательного сустава?

— У человека нет такого анатомического образования, — ответил я. — вы, наверное, ошиблись.

— Всегда добавляй "ваша милость" когда обращаешься к господину барону, — недовольным тоном произнёс рыцарь без герба, — а то придётся поучить тебя вежливости, мальчишка.

— Ну, ошибся немного, — фыркнул Арман, и его толстые щёки пришли в движение. — Я раньше только лошадей лечил. Чего бы у тебя ещё спросить? Ага! Что дают выпить при желудочной хвори?

Вопрос был совершенно идиотским, но уточнять подробности болезни мне не хотелось. Вкратце назвав классификацию желудочно-кишечных заболеваний, я стал рассказывать рецептуры настоев и особенности их приготовления. Самым сложным было перевести медицинские термины на доступный для этих людей язык, и показалось, что в этом я преуспел. Оба рыцаря слушали очень внимательно, потом барон тряхнул головой и, нахмурившись, рявкнул:

— Чтоб мне сдохнуть, если я понял больше, чем два слова! Ты у кого учился, парень?

— С вашего позволения, — вмешался отец Готтард, — лекарскому делу Берхард обучался у дикарей с восточных границ. Тамошние шаманы очень сильны в приготовлении разных снадобий.

— А, ну тогда всё ясно, — успокоился Арман. — Я про дикарей слышал много разных историй.

— Мы заберём с собой ещё нескольких человек из приюта, — сказал рыцарь без герба. — Они будут грузить раненых бунтовщиков на телеги. Как только необходимость в помощи отпадёт, они вернутся обратно. Это окончательное решение, святой отец, и ничего больше обсуждать с вами я не стану.

Священник молча кивнул и посмотрел на меня виноватым взглядом, словно просил прощения за то, что не смог оградить от выпавших на мою долю испытаний.

Я не буду описывать подробности нашего путешествия в Энгельбрук. Скажу только, что оно оказалось утомительным. Легкораненым пленникам пришлось проделать весь путь пешком, а ехавшие верхом конвоиры не слишком заботились о том, что людям трудно поспевать за лошадьми. Транспорт, на котором перевозили лежачих пациентов, ранее использовался для заготовки дров, поэтому любой проезд по мощёной дороге заставлял раненых мучиться от невыносимой тряски. Тем более, что вино в качестве болеутоляющего им никто не предлагал.

Мне, по мере возможностей, удавалось облегчить участь пленников. Выражалось это в следующем: на правах лекаря, я пытался убедить конвоиров, что людям требуется больше времени на отдых. Услышав это, барон Арман сразу начинал ругаться и замолкал после тонкого намёка с моей стороны, что раненые могут и не дотянуть до Энгельбрука. Только тогда он разрешал использовать больше времени на отдых и сон. На следующий день всё повторялось сначала, и мне снова приходилось его убеждать.

За время путешествия я неплохо изучил повадки Армана и пришёл к выводу, что в его крошечных мозгах с трудом могут ужиться две взаимоисключающие друг друга идеи. С его стороны требовалось невероятное усилие мысли, чтобы совместить в своей голове какие-либо понятия. Совсем иное дело рыцарь без герба. Понаблюдав немного за ним, я выяснил, что формально конвойной командой командовал барон, но стоило рыцарю высказать своё мнение, как Арман немедленно с ним соглашался и отдавал соответствующий приказ. Что характерно, рыцарь без герба своим правом не злоупотреблял и не особо вмешивался в руководство конвойной командой.

Людей, которых воины герцога Герберта забрали из приюта, отпустили после того, как все раненые были погружены на подводы. Задержались только Клаус и Генри. Клаус не захотел бросать меня одного и, недолго думая, присвоил себе должность помощника лекаря. Генри оставил при себе сам Арман, и теперь парень помогал дородному барону спешиваться, а также подставлял спину, чтобы тот мог сесть в седло.

Пятнадцатое по счёту утро со дня выезда из Остгренца мы встретили в пределах прямой видимости Энгельбрука. Признаться, мне очень хотелось увидеть свой родной город, о котором имел представление только со слов родителей. Меня ждало некоторое разочарование, потому что столица Западных земель мало походила на прекрасный город, о котором любила вспоминать мама. Энгельбрук переживал один их самых продолжительных периодов упадка в своей истории. Не разрушенные хотя бы частично здания можно было сосчитать по пальцам, оборонительный ров вокруг крепостной стены превратился в смрадное болото.

Энгельбрук стал слишком небезопасным местом, и его покинули большинство ремесленных цехов, а оставшиеся торговцы обстряпывали свои тёмные делишки и в купеческие гильдии объединяться не желали. Раздробленность, разобщённость и разногласия — вот основные проблемы, которые стояли перед населением Энгельбрука. Фактически, город был разделён на несколько районов, не имевших единого руководства. Войска герцога Герберта заняли дворец Мост Ангелов и его окрестности, не успев навести порядок в остальных городских кварталах.

Пленных повстанцев препроводили на Ратушную площадь, где, как обещал рыцарь без герба, и должен состояться суд. По всему периметру площадь окружали солдаты, за спинами которых были видны пришедшие поглазеть жители города. Моё внимание привлекла отдельно стоявшая группа, которую, составляли хорошо одетые женщины. Стоявшие в первом ряду пленники сразу же заметили их и, насколько могли позволить связанные руки, стали подавать знаки, а находившиеся в задних рядах, выкрикивали свои имена. Женщины принялись махать руками, каждая пыталась что-то прокричать, но ничего понять было невозможно, звуки слились в звенящий высокими нотами гомон.

Находившийся неподалёку от меня повстанец ухитрился освободиться от верёвки и теперь вскинул обе руки над головами своих товарищей.

— Хвала Богам, она жива, — сказал он дрогнувшим голосом, — я уже не надеялся на встречу. Пусть, даже такую.