Александр Басов - Союз Верных — Остгренц (СИ)

— Про кого вы говорите?, — спросил я, догадываясь, что по ту сторону оцепления стоят не случайные зеваки.

Повстанец обернулся, и показалось, что на его глазах блеснули слёзы.

— Моя жена. Видите тех людей? Среди них жёны, невесты и другие родственники моих соратников.

— Опустите руки, — прошептал я, заметив, что к нам уже направляется кто-то из конвоиров.

— Нет, — отказался повстанец и засмеялся радостным смехом. — Видите, как она машет мне в ответ? Мне наплевать, что сейчас сделает этот ублюдок. Главное, что мы с ней можем пообщаться, хотя бы так…

Конвоир молча врезал древком копья по рукам пленного, заорав на остальных:

— Прекратить галдёж! Живо захлопнули пасти!

Его никто не стал слушать, и тогда вперёд выехал рыцарь без герба. Он привстал на стременах и зычно крикнул:

— Если сейчас же не наступит тишина, то судебное заседание будет перенесено в Ратушу, и уже без зрителей! Всем понятно?

Эти слова возымели действие на повстанцев, и они замолчали, но все взгляды были прикованы к тому краю площади, где над толпой, словно стайка птиц, мелькали руки их женщин. Тем временем на площади появились несколько важных господ в смешных длинных одеяниях, которые один из повстанцев назвал судейскими мантиями. Возглавлял процессию сурового вида старик с толстой книгой в руках. Это оказался председатель суда, принявшийся приводить к присяге остальных членов судебной коллегии. Всё это мне объяснял тот самый повстанец, получивший удар по рукам древком копья.

— Я очень удивлён, что Герберт решил соблюсти все формальности, — сказал он, потирая ушибленное предплечье, — даже повелел собрать коллегию шеффенов. Судя по возрасту, их избирали ещё до моего рождения. Я-то думал, что нам просто перережут глотки, а тут настоящее судебное заседание.

— Может быть, вас всех помилуют?, — предположил я.

Повстанец удивлённо на меня посмотрел и засмеялся так, будто услышал необычайно смешную историю.

— Герберт, конечно, отъявленный негодяй, но совсем не дурак. Ему не придёт в голову оставить на свободе столько врагов. Скорее всего, этот суд он устроил для того, чтобы придать своей власти вполне законный вид. Глядишь, и начнут люди забывать, каким путём он эту власть добыл.

— А каким?, — поинтересовался я, но собеседник ответить не успел.

Прозвучали звуки горна, и на широкий балкон Ратуши вышел герцог Герберт со своей свитой. По рядам пленников пронёсся едва слышный ропот, но явно недовольство никто высказывать не стал. Со своего места мне было плохо видно происходящее. В попытках разглядеть человека, печально прославившегося далеко за пределами Западных земель, я упустил момент начала судебного заседания. Председатель суда стал зачитывать длинный список злодеяний, в которых обвинялись пленные повстанцы. Перечень оказался внушительным, и в нём перечислялись практически все виды преступлений, которые только существовали.

— А я уж думал, что нас и в колдовстве обвинят, — ухмыльнулся тот же повстанец.

— Подожди, старый Улрич ещё не дошёл до конца списка. — заметил другой повстанец. — Ого! Слышали? Нам ещё и конокрадство приписали! И потраву посевов!

— Действительно, странно, — произнёс кто-то за моей спиной, — судя по всему, на нас хотят повесить изрядную сумму материального ущерба.

— А смысл?, — послышалось справа. — Наши поместья и всё имущество наверняка уже конфискованы в пользу герцога. Мы давно уже нищие.

Между тем, судья Улрич закончил оглашать обвинительный список и сразу перешёл к оглашению приговора. Повстанцы переглянулись, а некоторые даже рассмеялись.

— Милое у них правосудие…

— А ты рассчитывал на адвоката?

— Комедианты…

— Все бунтовщики и лица, оказывавшие им тайное или явное содействие, приговариваются к смертной казни. — Произнёс председатель суда и сел на своё место, давая понять, что судебное заседание подошло к концу.

На мгновение, стало совсем тихо, а потом раздался пронзительный женский крик. Какая-то женщина прорвалась сквозь оцепление и бросилась в сторону Ратуши. Солдаты попытались её догнать, но через несколько шагов остановились и не стали дальше преследовать беглянку. Она бежала очень быстро, подхватив подол длинного платья, и было совершенно непонятно, как ей удаётся не наступать на волочившуюся по мостовой ткань. Оказавшись напротив балкона Ратуши, женщина с размаху упала на колени, протянула трясущиеся руки и надрывно воскликнула:

— Проявите снисхождение, государь! Умоляю вас! Будьте великодушны!

Герцог Герберт вышел вперёд к ограждению балкона, сделал жест, призывающий к вниманию. На площади и так не было шумно, поэтому каждое его слово я слышал отчётливо:

— Безусловно, эти люди заслужили суровое наказание, и приговор им вынесли в строгом соответствии с судебным уложением города Энгельбрука. Мы должны уважать традиции наших отцов и дедов, хорошо понимавших, что такое правосудие.

При этих словах женщина издала горестный вопль, упала ничком на камни мостовой. Двое гражданского вида людей подхватили её под руки и увели. Герцог долго провожал их взглядом, потом снова обратился к собравшимся на площади:

— Я не могу ни прислушаться к мольбам, исходящим от простых людей и не желаю, чтобы начало моего правления омрачилось казнью. Но преступление нельзя оставить без наказания, и я приказываю заменить смертный приговор тюремным заключением.

Он говорил ещё что-то, но слова потонули в гомоне голосов — повстанцы стали живо обсуждать услышанное.

— Я чувствую себя, словно на представлении в дешёвом балагане! Кто эта истеричка, беспрепятственно выбежавшая сюда из толпы?

— Речь явно заготовлена заранее.

— Хуже всего другое. Люди и вправду начнут думать, что он хороший правитель, а мы шайка проходимцев.

— Да лучше бы он нас прикончил! Я не хочу гнить в тюрьме!

— Тише! Он что-то говорит про наши земельные владения!

Повстанцы замолчали, и я услышал окончание речи герцога:

— …не желаю мстить родственникам преступников и лишать их средств к существованию. Конфискаций не будет. На семьи бунтовщиков будет наложен штраф, компенсирующий военные расходы. Всем родственникам осуждённых, кто докажет свою непричастность к военной компании на стороне мятежников, штраф будет снижен вдвое. Кроме этого, с сегодняшнего дня жёны преступников могут считать себя свободными от уз брака, а невесты имеют полное право разорвать помолвку. Мои слова может подтвердить его преосвященство, епископ Лиутберт.

— Умён, сукин сын, — процедил сквозь зубы один из повстанцев.

— Вот теперь можно считать, что мы проиграли, — вздохнул другой. — За нас даже мстить будет некому.