Александр Басов - Союз Верных — Остгренц (СИ)

— Опасаетесь, что семьи сразу же предадут вас?, — спросил я. — Ради возможности снизить штраф?

— Дело не в этом. Я уверен, что моя Каролайн не потребует для себя развода. И многие думают о своих жёнах так же. Для продолжения борьбы с тиранией нужны недовольные правлением Герберта, а таковых скоро совсем не останется. Он всё очень хитро рассчитал. И нас решил сослать куда подальше и большинство родственников наших против себя не настроил.

Конвоиры стали выстраивать повстанцев в колонну. Мимо быстрой походкой прошёлся человек из свиты герцога. Поискал глазами ближайшего конвоира, потом, ткнув в меня пальцем, поинтересовался:

— Это кто такой?

Услышав ответ, сказал:

— На общих основаниях, — после чего пошёл дальше по своим делам.

Подошедший конвоир ловко скрутил мне руки верёвкой и подтолкнул к остальным пленникам.

— Его-то за что?, — крикнули сразу несколько голосов.

— Вы что, не слушали приговор, бездельники?, — прозвучал ответ. — Сказано же было: "все бунтовщики и лица, оказывавшие им явное или тайное содействие". Значит, и он такой же преступник, как и вы все.

— А вот это вполне в духе Герберта, — невесело засмеялся оказавшийся рядом со мной повстанец, а потом добавил: — гордись парень, тебя причислили к лучшим представителям дворянства Западных земель.

Та же участь постигла Клауса. Единственным, кого не связали, был Генри, но завидовать ему ни я, ни мой приятель, не спешили. Постоянно находиться при бароне Армане — едва ли не худшее наказание.

Местом нашего заключения был выбран Замок-на-Острове — причудливые развалины посреди начавшего зарастать болотной травой озера. Люди рассказывали, что в прежние времена здесь стоял удивительной красоты замок, построенный каким-то очень богатым вельможей. Война Сеньоров не пощадила прекрасное творение человеческих рук, и от замка остались одни руины, которые предприимчивый герцог решил переоборудовать под тюрьму.

За основу было взято сохранившееся кольцо внутренних стен, которое продлили и полностью замкнули, образовав огромный овал. Внутри него, в два этажа выстроили камеры, двери которых выходили во внутренний двор тюрьмы. В итоге камер оказалось гораздо больше, чем узников, что косвенно свидетельствовало о том, что врагов у герцога было предостаточно. Как обмолвился один из конвоиров, строительство помещений для заключённых началось ещё до того, как войска Герберта отправились в погоню за разбитой армией повстанцев.

На момент нашего появления, тюрьма ещё не была полностью закончена, и предполагалось, что часть её помещений будут достраивать сами заключённые. Когда пленные прибыли к месту заключения, команда плотников навешивала тяжёлые, укреплённые железными полосами двери. Нам оставалась работа по разравниванию пола в камерах нижнего яруса и выносу за пределы внешней стены накопившегося после строительства мусора.

С высоты прожитых лет, могу сказать, что многое повидал в своей жизни, но более мрачного места, буквально пропитанного безнадёгой и отчаянием, видеть никогда не доводилось. Мне, выросшему в пещерах, было гораздо легче освоиться в каменном кольце, а многим повстанцам приходилось очень тяжело.

— Когда вокруг тебя каменные стены, — как-то сказал один из них, — невольно закрадывается мысль, что ты уже умер, а вся эта тюрьма представляет собой огромную братскую могилу.

Я забыл упомянуть, что начальником тюрьмы герцог поставил барона Армана, который с большим воодушевлением принял это назначение. Похоже, Герберт неплохо разбирался в людях, ведь, по словам повстанцев, лучшего кандидата на должность сторожевого пса ему было не найти. Барон старался изо всех сил, чтобы сделать нашу жизнь в тюрьме как можно более отвратительной. Не знаю, получал ли он на этот счёт какие-либо распоряжения от герцога, но и его собственной изобретательности хватало с лихвой.

Начал Арман с того, что отменил свидания с родными, которые не запрещались внутренним распорядком тюрьмы. Затем была введена система наказаний, предусматривающая изоляцию провинившегося в карцере на несколько дней без еды и питья. Ну и последним шагом стал перенос прогулки заключённых со светлого времени на сумерки. Сказать, что этот человек у всех у нас вызывал недовольство, значит, ничего не сказать. Его ненавидели не только повстанцы, но и охранники, к которым Арман относился с чуть меньшим презрением, чем к заключённым. За какую-то пару декад барон ухитрился настроить против себя абсолютно всех, и не скрывал удовлетворения этим фактом.

Не нашлось бы среди заключённых ни одного человека, который не мечтал бы как-нибудь насолить начальнику тюрьмы. Наивысшим достижением мог бы стать побег, но сделать это было совсем непросто. Охрана патрулировала внешний периметр каменного кольца и постоянно находилась на крышах верхнего яруса камер. Попытки незаметно пробраться наверх предпринимались с самого первого дня, но ни одна из них успеха не имела. Каменный пол в камерах нижнего яруса не позволял соорудить подкоп и таким образом выбраться на волю. Казалось, что никакой возможности вырваться на свободу не существует, но благодаря счастливой случайности, способ нашли. Но, рассказ об этом ещё впереди.

В тюрьме я был обычным заключённым, но продолжал выполнять обязанности лекаря. Сперва на общественных началах, а после того, как несколько повстанцев едва не умерли, отравившись некачественной пищей, Арман своим приказом утвердил меня в должности. Это избавило от необходимости выполнять тяжёлую работу и немного прибавило свободы передвижения. Что касается Клауса, то барон решил, что тюремный лекарь вполне может обойтись без помощников, и оставил моего приятеля среди пленников.

Безропотный исполнительный Генри ни разу не навлёк на себя гнев раздражительного и вспыльчивого начальника тюрьмы. За это барон оценил парня, назначив его кем-то вроде десятника над бригадой заключённых. Генри мог свободно передвигаться по территории и жил в особом помещении для надзирателей. Тому, кто плохо его знал, могло показаться, что он неплохо устроился и вполне доволен жизнью. С одной стороны, Генри был рад, что имеет возможность находиться подальше от барона, с другой стороны, тяготился этой должностью, считая, что помогает тюремщикам угнетать своих друзей.

Телесные недуги подрывали здоровье заключённых, но не они были главным врагом попавших в тюрьму людей. Уныние и начавший угасать интерес к жизни, ставили на колени, казалось бы, самых закалённых бойцов. Привыкшие сражаться, каждый день, рискуя головой, они плохо переносили однообразный быт заключения. Я был очень удивлён, когда узнал, насколько религиозны повстанцы. Суровые воины, не раз смотревшие смерти в лицо, во время молитвы напоминали кротких ягнят. Они остро нуждались в пастыре, который мог бы поддержать их душевное здоровье, помочь советом и удержать от опрометчивых шагов. По иронии судьбы, на роль такого пастыря выбрали меня, считавшегося среди повстанцев монастырским послушником. Все мои робкие попытки развеять это заблуждение ни к чему не привели. А один из повстанцев сказал так: