Виктория Шкиль - Тьма надвигается с Севера [СИ]

— Я ждал тебя гораздо раньше, сын Смерти. — Сказал Гюлим и Дарику почудились нотки недовольства, проскользнувшие в его сухом голосе.

— Простите, господин! — Полукровка вскочил на ноги, низко поклонившись хафашу. — В дороге возникли проблемы.

— Я вижу… — Вампир скользнул взглядом, по склонённой фигуре мокрого слуги. — Рассказывай уже, что случилось. Кто-то пытался отнять «Пиалу Жизни»?

Пожалуй, что на целом Свете сейчас не было вещи более для него важной, чем эта простая на вид, старая чаша. Ради обещанной за неё награды Дарик пересёк пустыню, спускался в подземелья Аль-Амаля, предавал и убивал, пока не заполучил её в руки и не принёс Гюлиму. Ирония же была в том, что старый кровопийца оказался неспособен даже прикоснуться к этой реликвии, не говоря уже о том, чтобы наполнить её жертвенной кровью праведника и это опять пришлось делать Дарику. Так он плавно перешёл из разряда простых наёмников на положение доверенного слуги Гюлима, выполняя для него всё то, что тот в силу своей неживой сущности был сделать не в состоянии.

— Нет, господин. — Нервно облизнув солёные губы, Борагус взглянул прямо в играющие отблесками костра глаза хафаша.

В последний момент он решил не рассказывать Гюлиму о преследующем его привидении улле, так как не мог предугадать, как тот отреагирует на это. Вдруг он скажет: «Зачем ты мне тогда нужен, ущербный?» — тогда можно забыть о Тёмных знаниях, которыми с ним обещал поделиться Гюлим. И плакала вместе с ними его собственная Мечта стать некромантом. Он так и останется в замкнутом круге, уготовленном для него коварными богами, где он может быть либо сторожевым псом, либо бараном для стрижки.

«Нет, о призраке лучше молчать!»

— Лодку перевернуло и мне пришлось нырять за реликвией.

Гюлим недоверчиво сощурился, будто чуял, что Дарик от него что-то скрывает, но спрашивать больше ничего не стал. Приказав полукровке следовать за собой, он повёл его к подножью холма на противоположной от моря стороне.

— Куда мы идём, господин?

— Увидишь! — вампир оскалил белые ровные зубы, лишённых даже намёка на клыки, хотя Дарик имел возможность их неоднократно наблюдать. Видимо, хафаши как-то умели их прятать. — Настало время тебе кое-кого показать!

_______________________________________

[1] Ночь

[2] Перевод с бединского по порядку написания: День, Жизнь, Стихия, Ночь, Разум, Дух

[3] Природа этой нежити такова, что напившись крови досыта, хафаши хмелеют как от большой дозы вина, в одночасье становясь сонными и вялыми. В таком состоянии они настолько уязвимы, что справиться с ним может любой смертный.

[4]Воля Аллуита! (возглас довольного восклицания)

[5] Корх— исконный орочий меч. Это длинное прямое рубило без гарды, с загнутым вверх остриём. Из-за плохой обработки металла кончик наконечника постоянно откалывался и орочьи кузнецы либо делали его загнутым кверху, дабы им как крюком можно было подцепить вражеский щит, либо не делали его вовсе. Позже, с улучшением кузнечного дела, большинство орков перешло на ятаганы и сабли, но многие используют корхи как дань традиции.

Глава 21. Тьма надвигается с Севера.

Погода стояла дрянная. Надуваемый со стороны пустыни ветер бросал в своих порывах пригоршни песка, оседала жёлтой пылью на плащах и одеждах, мелкой дробью барабаня по шлемам всадников, длинной вереницей растянувшихся на ведущей к городу дороге. За кольцом его стен, занимавших почти весь горизонт, бугрились коробки жилых домов. Дальше было море. С высоты нависающей над дорогой дюны можно было увидеть в промежутках между округлыми крышами и острыми иглами минаретов его синеющую гладь. Всадник передового дозора, первым взлетевший на песчаный серп, повернулся в седле и, убрав с лица медную маску личину, изображавшую свирепую усатую харю, радостно крикнул вниз:

— Шагристан!

Собственно Митр и так знал, что город они должны увидеть ближе к обеду, так что слова его предназначались исключительно для подбадривания спутников, отличавшихся от него и от половины отряда внешним видом так же сильно, как верблюд отличается от коня. Люди шаха носили синие с золотом одежды и закрывающие торс чешуйчатые доспехи, отливающие тусклой сталью — их союзники алялаты были облачены в зелёные кафтаны, поверх которых носили бахтерцы из скрепленных кольчужными кольцами железных пластин. И те и другие вид имели крайне усталый и потрёпанный. Утомлёнными были и их кони, в том числе запасные, ведомые на поводу.

От колонны отделился один из всадников-алялатов, в котором шахский племянник уверенно опознал Феранора. Стремглав преодолев разделяющее его с Митром расстояние, он птицей взлетел на дюну, на которой находился Митр. Натянув повод, эльф осадил своего усталого жеребца вровень с конём Митра и, выпрямившись в седле, поднял стальное забрало, сделанное в виде совиной морды с угрожающе загнутым клювом. В лицо ему тут же полетели мелкие песчинки, заставив алялата прищурить изумрудно-зелёные глаза и прикрыть их от ветра козырьком ладони.

— Виндолин![1] — с нескрываемым облегчением выдохнул он, обозревая далёкие крепостные стены.

Всем алялатам, чья родина богата лесами и обильна водой, было плохо в пустыне, но Феран-ока стремился вернуться в Шагристан сильнее их всех. Митр частенько видел, как тот ведёт свои расчёты, остриём кинжала чертя на песке палочки, означающие дни и пройденное расстояние. По ночам храброго воителя одолевали тревожные сны, от которых он метался и ворочался на своём, расстеленном на песке, плаще, повторяя одно слово: «талиан». Кто или что было это «талиан» Митр не знал и спросить стеснялся, подозревая, что для алялатского капитана это может оказаться слишком личным.

Радость, что их путь подходит к концу передалась остальным. Даже уставшие животные пошли быстрее, предчувствуя скорый отдых в любимой конюшне, но в городских воротах внезапно возникла небольшая заминка. Сразу десяток абазов в обмотанных тканью высоких шлемах, преградили людям и алялатам дорогу. Одежда и доспехи «белых стражей» всегда вызывавшие у простых солдат почтительную робость и желание услужить, в этот раз подействовали на них как-то не так. Вперёд вышел начальник ворот, единственный кто имел подобие доспеха, в виде нашитых на кожаный нагрудник железных чешуек, сдержано попросивший Митра показать лицо. Слегка недоумевая, агыз подчинился, поднимая медную маску-личину, изображавшую злющую физиономию. Его собственная физиономия, за полтора месяца проведённые в адском пекле пустыни, успела похудеть и обветрить, а короткие щёточки усов и едва наметившаяся бородка разрослись, грозя в скором времени превратиться в непроходимые заросли, поэтому воин на воротах узнал его далеко не сразу. А узнав, испуганно выпучил глаза, поняв, что остановил самого шахского племянника и поспешно отступил в сторону, освобождая дорогу.