Алеф Элдер - Глазами Странника [СИ]

— Ты рассказал нам не всю историю, — заметил Граниш.

— Верно, — донеслось совсем близко. — История Аштагора незакончена. Последние сцены должны быть ясны без слов, но если вам все равно нужны слова:

— Странно, — удивился Дъёрхтард. — окончание написано другим слогом.

— Это альгар, — напомнил голос. — Язык без слов. Я могу озвучивать его образы снова и снова, и каждый раз детали истории и само ее преподношение будут разниться.

— Кто забрал шепот?

— Ты, Дъёрхтард, должен знать его лучше других.

— Довольно играть, — прервал стража Амутар. — Покажись.

— Как изволите.

Тьма впереди расступилась и вжалась в стены. В конце залы возвышалось нечто, узнать в ком человека или зверя можно было, лишь обладая изрядной фантазией. Оно нависало грозовой тучей в свете слабого огня в нишах, как в лучах заката, словно гора полыхающего угля, изо рта — дым, вместо глаз — вулканическое стекло. Его торс и ноги то появлялись, то исчезали в клубах копоти и огня, у них не было определенной формы, неизменными оставались только руки — длинные и тлеющие с тонкими пальцами и острыми когтями, каждую из которых удерживали три адарионовых кольца, и еще одно кольцо, но крупнее сковывало шею. К ним крепились адарионовые же цепи, они многократно обвязались вокруг чего-то круглого, а длина их была такова, что Кетэльдон мог свободно перемещаться по всей зале. Он выглядел устрашающе, но оставался на месте. Его глаза не шевелились, и оттого каждому чудилось — смотрят именно на него.

— Кетэльдон, — произнес Дъёрхтард со смесью страха и восхищения, столь необычное предстало зрелище. — Твои деяния оставили большой отпечаток в Синей книге, а ведь прежде это имя мне было незнакомо.

— Смертные, — одно это слово было сказано так, что объясняло все стоящие за ним мысли. Кетэльдон проговорил его без презрения, но снисходительно и с некоторой грустью. Все же он развил мысль: — время пожирает вашу память как лесной пожар и все ваши знания — угли, из которых вы пытаетесь сложить лес. Открыла ли история Аштагора старые замки новыми ключами?

— Многое я увидел в другом свете, — согласился маг. — Люди в наши дни почитают лишь некоторых рошъяра, о других, таких как ты или Ахари, нам неизвестно. Немногие из нас верят в существование иных миров и сил, а почти все знания, которыми мы располагаем, предоставлены нам только рошъяра. Для нас они чаша порядка, стоящая против остальных сущностей. — Дальнейшие слова мага Кетэльдон заглушил смехом. Он раздувался и обдавал гостей дымом и горячим воздухом, так что многие из боязни обжечь глаза, прикрыли их руками.

— Прежде я никогда не слышал о битве Двух начал, — произнес Амутар. — Но боги привнесли порядок в наш мир, мне не в чем их упрекнуть. Исключения вы с Ахари — предатели рода.

— Предатели? — удивился Кетэльдон. — Мы уничтожили Адояса, а с ним и власть занавъяра, мы свергли Нигдарабо и дали великую силу рошъяра. Аланар получил верховенство и, дабы обелить себя, проклял собственную дочь. Верно ли он поступил? Видя ваше преклонение рошъяра, понимаю, что да. Ведь когда мнишь себя героем, за такового тебя и почитают.

— А Нигдарабо? — спросил Дъёрхтард. — Каким он был?

— Я не помню. Не помню его лица, его голоса. Аштагор стер его из бытия, но истинную силу клинок обрел, лишь испив душу Странника, потому он сохранился на страницах Синей книги.

— Ты знаешь, где Синяя книга?

— Здесь, — Кетэльдон обвел рукой рельефы, затем приложил ее к голове. — И здесь.

— А что стало с альмандом?

— Яг-Ра-Тах потерял свой меч, своего друга, а затем и весь свой род. Аштагор был его частью, а сам альманд частью меча. Когда Нигдарабо пал, Яг-Ра-Тах испил его силы и коснулся небытия. Он застыл между мирами, и даже альманды не смогли возвратить его в проявленный мир. И все же он проявляется, сила его растет и однажды он сумеет вернуться. Бха-Син-Джала нашел способ пусть ненадолго, но возвращать Яг-Ра-Таха в этот мир желаньем младших рас. Это ловушка смертной гордости, а для самого альманда возможность укрепиться в Яраиле.

Путники обдумывали услышанное. Будучи пленником Ветхого Плаща, Кетэльдон рассказал удивительные вещи, происходящие далеко за пределами его тюрьмы, для своего положения он был на редкость осведомлен о событиях окружающего мира, и это не могло не тревожить.

— Ты вырезал эти картины? — спросил Граниш.

— Да.

— Некоторые изображенные события произошли до твоего рождения, другие, — Граниш посмотрел на последние скульптуры, — еще не свершились. Откуда все они тебе известны?

— Тысячелетия я провел в заточении, бесконечно сильный в могиле Нигдарабо и не способный вырваться из нее. Собеседником мне стал Аштагор. Я начал слушать и научился слышать. Аштагор поведал мне о многих удивительных вещах. Почти всегда он дремлет, но когда пробуждается, занимательней рассказчика не сыскать под сенью Яргулварда.

— Когда он просыпается и почему? — продолжал Граниш.

— Гораздо приятней познать что-то самому, чем получить готовый ответ, не приложив к разгадке усилий. Если вы не получите Аштагора, знание вам не пригодится, если же каким-то образом сумеете его забрать, вскоре найдете ответ сами.

— Я думал, в Синей книге говорится только о событиях прошлого, — вернулся к прежней теме разговора Дъёрхтард. — Что это за войско на последней картине?

— Колея проложена, теперь колесница катится быстрее, — загадочно ответил Кетэльдон. — Это битва в Сребимире.

— И кто победит?

— Не знаю, иначе изобразил бы сцену яснее.

— Если моя догадка верна, отдавши меч, ты избавишься от своего поста? — уточнил Амутар. — Так почему не можешь этого сделать?

— Сила Аштагора с Аланаром и только владелец меча может его унести.

— Но где же сам Аштагор? — спросил Граниш.

— У вас.

Услышав это, Дъёрхтард понял, что нужно делать, однако Кетэльдон, конечно, иных действий с его стороны и не ожидал. Необходимость сражаться с рошъяра отряд не прельщала, но они продолжили расспросы: одни в надежде получить подсказку к действиям, другие из любознательности.

— Какое ты занимал место среди рошъяра? — спросил Дъёрхтард.

— Когда я пребывал в Рошгеосе, мы не покровительствовали чему-то определенному, ведь тогда еще не было ни людей, ни власти рошъяра над Яраилом. Но отцом я называл Аланара, а сводной сестрой и женой Ахари.

— Аланар, — изумился Нетфёр. — Подумать только. Нет, сам-то я ему не поклоняюсь, но среди людей он слывет светлейшим и праведнейшим божеством. Порою он, конечно, бывает жесток, урожай там засушить, или голову напечь. Но чтобы так с детьми обойтись — немыслимо! Впрочем, у меня нет причин верить твоим словам, замыслы твои нам неизвестны.