Алеф Элдер - Глазами Странника [СИ]

Стеной Безмолвия заканчивались владения Восточного Сира и Манулаша на западе. Но, по словам Берхаимцев, именно здесь можно встретить самых отвратительных и ужасных тварей. Однако же, единственным созданием, с которым ввечеру уже оседлав верблюда и намереваясь продолжить путь, познакомился Вараил, стала приятная девушка, чье очарование юноша разглядел даже сквозь скрывавший ее лицо платок, и вышеприведенные эпитеты к каковой никак невозможно было применить.

— Доброго пути тебе, скиталец, — поздоровалась она шелковым голосом, слегка поклонившись, руки при этом держала сложенными под прямым углом перед собой, незаметно придерживая развевающиеся белые ткани, полностью ее укутывающие. — Имя мое Хиенайя и со мной приключилась беда. Мой караван шел от Манулаша к Берхаиму, но попал в песчаную бурю, и я потерялась. Три дня одиночества пережила я в песках, на судьбу не гневилась, и боги направляли стопы мои. Видно не назначено в удел мой сгинуть ныне, а коль так, об одном молю тебя, странник: утоли жажду мою, да укажи, в какую сторону долженствует мне следовать, дабы цель завершить начатую?

Подивился Вараил красноречию девицы, но утомлять расспросами не стал, ибо хоть и храбрилась она, но голос ее дрожал, и легкий ветерок, казалось, мог повалить обессиленное тельце. Вараил представился и поделился водой, но, когда гостья, получив ответ о нахождении Берхаима, хотела немедля продолжить путь, остановил ее.

— Я выполнил одну и наипростейшую из ваших просьб, но другую, а именно прошение отпустить вас на верную гибель, осуществить не могу.

— Добрые слова доброго человека, — сказала Хиенайя. — Но не кручиньтесь и меня не поминайте, я же слово доброе каждый день буду держать о вас, быть может, правой тропе моей поспешествует солнце, и лучам его благодатным не раз еще улыбнусь я.

— У верблюда моего два горба, так пусть сначала снесет зверь одну ношу, а затем вторую, — незаметно для самого себя речевыми оборотами Вараил стал уподобляться Хиенайе. — Я слышал, на границе Аунвархата и жгучих песков Белраха живут отшельники, помогающие путникам. Там я продолжу путь пешим, вы же наполните меха, заберете верблюда и поедете в Берхаим.

На том и порешили, Хиенайя долго и красочно изливала благодарность, но после многословия сделалась молчаливой, и Вараил предположил, виной тому служило утомление. Отдыхать девушка отказалась, она противилась и предложению ехать верхом и, к удивлению Вараила, ее близости сторонилась и сама обыкновенно безропотная скотина. Ответом его удивлению Хиенайя расплакалась и лила слезы столь долго, что Вараил неоднократно успел пожалеть, что вызвал это горе, она же, перемежая рассказ горшими всхлипами, ответствовала так:

— Мыслится мне, знает зверь златой о зле, меня одолевшем. Да обратятся трухою кости мои черные, и не быть им золотистым песком, ибо злодеяние мной свершенное в крови моей до смерти и в душе — навеки. И таковое зло мое: не одна я окаянная свой прах в песках влачила в часы недоли, был со мной друг вернейший, верблюд мой. И так иссушилось сердце мое, что обернулась я зверем и, забыв себя самое, к плоти его уста приложила.

Большого злодеяния в ее поступке Вараил не усмотрел, и Храпун, по-видимому, исповедью также был удовлетворен, поскольку отныне обществу Хиенайи не противился.

Темное время суток посвятили дороге, в продолжение которой Хиенайя выказала стойкость делающую честь любому матерому кочевнику. Обходилась она удивительно малым количеством воды, сушеным фруктам предпочла вяленое мясо, но съела столь малый кусочек, которым не насытился бы и ребенок.

Когда золотая ладья вновь поднялась выше уровня глаз, и Вараил установил дарующий спасительную тень шатер, Хиенайя ото сна отказалась, заявив, что выспалась на верблюде. Отказ Вараил объяснил себе скромностью девицы, но, чтобы уберечь ее от губительного полуденного света, сказал, и не солгал, что желает поговорить с ней, поскольку, быть может, она последний человек, которого он видит в этой жизни. При том он сказался слишком усталым минувшими днями, чтобы вести разговор под горячим небом. Слова эти достигли нежного сердца Хиенайи. Оказавшись в шатре, Вараил начал разговор следующей прелюдией:

— Хиенайя, мне почему-то кажется, с тобой я могу говорить открыто, без обиняков и недомолвок, ты все поймешь, не осудишь, не посмеешься.

— Я твоя гостья, Вараил, и твоя должница, но и не будь я обязана тебе жизнью, речи твои я выслушала бы с превеликим удовольствием, не пропустив и единого слова, ибо слушать я люблю больше, нежели говорить. Судить же и рядить я никого не берусь, ибо единственный человек, применительно к которому у меня есть права — это я сама.

Подивился Вараил мудрости слов гостьи и сказал:

— Чтобы защитить дом, я отдалился от него на тысячу верст. Сейчас я не уверен в правильности своего решения, ведь оставшись дома, я мог бы сделать больше, чем сделал до сих пор, его покинув. Говоря по чести, я еще ничего не достиг и, если мой поход не завершится успехом, вся затея окажется ребячеством, глупостью, что принесла только боль и разочарование. Не помню, сколько дней длится путешествие, которое я себе выбрал, но, лишь покинув Берхаим, я почувствовал близость смерти. Раньше я полагал, что не боюсь умереть, но только потому, что до конца не верил, будто и в самом деле такое вероятно. Говорят, когда дети осознают, что могут умереть, они становятся взрослыми. Возможно, я повзрослел? Если так, каким же я был наивным, когда считал, что у взрослых меньше страхов. Дети боятся темноты, одиночества и много чего еще, но все их страхи скоропреходящие, страхи же взрослых людей следуют за ними по пятам, нередко встречая старость и сопровождая до смерти. Страх помогает нам жить, он ограничивает наше безрассудство рассудительностью и не позволяет шагнуть в пропасть. Сейчас я к этой пропасти приближаюсь, и страх мой растет, потому как я не вижу возможности выжить, шагнув в нее. — Вараил помолчал. — Прости, Хиенайя, мой рассказ получился беспорядочным, но и мысли в моей голове сейчас сражаются меж собой за право взобраться на кончик языка.

Хиенайя развязала ленты ткани, скрывающие лицо. У нее оказались полные губы, прямой нос и мягкий подбородок, большие карие глаза были одного цвета с волосами, а острые скулы придавали всему облику царственный вид. Показав лицо, тем самым она ответила открытости Вараила.

— Ты пребываешь в растерянности, — подытожила она, — и в том нет ничего удивительного, ибо, бредя по дороге жизни, ты оказался на перепутье. Одна тропа тебе хорошо видна, она вьется по зелени цветущих лугов, другая сокрыта туманом и поросла терниями — там, среди оврагов и лощин есть то, чего ты жаждешь. Коль можешь это взять — возьми. Не следуй проторенной тропой из малодушия, но и не продирайся через тернии из упрямства. Ты сделал выбор и забрался глубоко в чащу, но, если понимаешь, что не пройдешь, выбирайся назад, но не из страха, а по разумному суждению, ибо людские размышления о необходимости бояться — лишь попытка оправдать слабость духа.