Алеф Элдер - Глазами Странника [СИ]

Несколькими поворотами позже на него бросилось трое вендиго. Первого беродлак подмял с прыжка, но двое других глубоко всадили серповидные когти в его бока. Он взревел и мощным ударом перебил позвонок одному вендиго, второму перекусил шею. Раненный он продолжал путь. Цель была близка, он уже не мог ошибиться.

В следующей комнате его встретила мать с двухлетним ребенком на руках.

— Здравствуй, муж мой, — улыбнулась женщина.

Белый Охотник принял человеческий облик.

— Семара… — женщина выглядела так же, как в тот раз, когда вендиго выкрали ее из Медвежьего Рева: длинные, аккуратно расчесанные волосы обрамляют круглое лицо. Полные губы улыбаются, глаза игриво блестят. Беродлак заключил жену и ребенка в объятия.

— Осторожней, — нестрого укорила Семара. — Раздавишь Трию.

— Трия Охотница, — гордый дочкой отец поиграл с ней рукой. Девочка, смеясь, пыталась поймать палец. Суровое лицо Белого Охотника разрядила нежная улыбка.

— Она все время тянет медвежонка в рот, так что мне пришлось забрать у нее игрушку, — Семара раскрыла кулак, показав мужу маленького каменного медведя. Одними пальцами Белый Охотник легко накрыл ладонь и, не переставая улыбаться, вновь собрал ее в кулак.

— Ей хочется мяса, — заключил он и вдруг почувствовал боль в обоих боках. Он напрочь забыл о ранах. — Надо скорее выбираться.

— Идем, — согласилась Семара. И только сейчас заметив раны мужа, вручила ему дочь, неожиданно легко оторвала часть своих шкур и туго стянула на его поясе. — Я буду с тобой.

Беродлак оборотился медведем и вновь шел на запах. Один раз ему все же не удалось избежать столкновения с вендиго и даже эта короткая встреча отняла у него множество сил. Один зал сменялся другим, петляли бесконечные коридоры, но выход по-прежнему оставался от него все так же далеко. Обессилев, он принял облик человека и привалился к стене.

— Мне нужен целитель.

— Потерпи, муж мой, — Семара не переставала улыбаться, словно ничего плохого не могло теперь произойти. — Уверена, мы скоро выберемся.

— Нет. Я заблудился. Я не помню этого места, выход как будто совсем рядом, но он не становится ближе. Я потерял слишком много крови, мне нужна помощь.

— Мы можем рассчитывать лишь друг на друга. Кроме нас здесь только вендиго.

И в опровержение ее слов из темноты вышли пятеро: огромный черный волк, белый волк поменьше, мужчина в синей мантии, женщина в голубом платье и цверг.

— Это борут! — узнал сына снегов в облике волка Белый Охотник. — Эй, сюда! — позвал он.

— Не надо, не зови! — почему-то воспротивилась Семара. — Мы их не знаем. — Но было уже поздно. Путники приблизились к ним.

— Не шевелись, — предупредила Миридис. — Я помогу.

— Не трогай моего мужа! Убирайся! — вскипела Семара.

Белый Охотник удивленно посмотрел на нее. Жена больше не улыбалась. Уголки губ опустились, из глаз текли слезы.

— Что случилось? — он хотел подняться, но Миридис остановила его.

— Не шевелись, — повторила она и положила руки поверх ран.

— Не надо, не трогай его, — причитала Семара, но не вмешивалась. — Муж мой, Белый Охотник, пожалуйста, будь со мной, отвергни чужаков.

Секунду беродлак пребывал в замешательстве, но, когда раны затянулись, память вернулась к нему.

— Ты умерла, — ответил он. Семара заплакала сильнее. Слезы превращались в кровь, окрашивали красным шкуры и падали на ребенка. Девочка зарыдала.

— Да, — призналась мать. — Я умерла. И Трия Охотница тоже умерла. Но ведь это неважно. Мы можем быть с тобой вечно. Ты, я, и малышка.

Обстановка изменилась. Исчезла ледяная пещера, теперь только они втроем находились среди заснеженных елей.

— Это все ложь, — покачал головой Белый Охотник.

— Вся наша жизнь ложь и самообман. Из праха мы пришли, в прах обратимся. Я же предлагаю тебе вечную жизнь. Это мир мечты, здесь возможно все, чего ты хочешь.

— Я не останусь здесь.

— Но почему нет? Думаешь, ты нужен этим искателям приключений? Думаешь, мир нуждается в тебе? Думаешь, он не переживет расставание с тобой? Ответь, я хочу знать, на что ты готов променять свое счастье.

— Не так я представляю свой конец. В нем не будет позора и предательства. Когда придет мой час, дух мой гордо вознесется к бескрайним полям Думурьи.

— У нас будут быть свои поля. Мы придумаем их вместе…

— Нет, — перебил Белый Охотник. — Ты не понимаешь. Но больше я не собираюсь спорить. Как мне отсюда уйти? — Семара молчала. Борут стал озираться по сторонам. Он повернулся вполоборота.

— Ты готов отказаться от меня? Если отвернешься, никогда больше не увидишь меня и не услышишь.

Белый Охотник молча развернулся к ней спиной.

Нет стен, земли и неба, пола и потолка. Кругом лишь белая пустота. Словно чистый лист, который кто-то еще не заполнил чернилами. Этот кто-то — летописец Имурья. Подобно иным айинъяра он обретается внутри и снаружи своего тела Намару одновременно. Эманация Имурьи есть слово. Оно пронзает все внешние миры и всякая материя, что имеет название, несет в себе частицу Имурьи. Все слова, когда-либо сказанные во внешних мирах, запечатлеваются в его летописях. Если где-то и сохранились упоминания о предвозвестниках, то только здесь.

Дъёрхтард неподвижно висел в пустоте. На нем не было никакой одежды и это первый вопрос, который он решил.

— Одежда Дъёрхтарда, в которую сейчас облачено его тело, — позвал маг.

Синяя мантия, высокие сапоги, теплый плащ, подаренный борутами — привычный наряд укрыл его. Простая часть закончена, дальше — сложнее. Маг представил, как вокруг него вырастают набитые книгами шкапы, чьих вершин не может достичь взор. Пространство окрест наполнилось книжными рядами. Из ореха и дуба, красного дерева и стали, различных форм и размеров они уходили вверх и вниз, расползались в стороны, образуя лабиринты, которым не было конца и края. Шкапы и книжные стойки полнились мириадами мыслей и не только людей. В черных, красных, зеленых переплетах, скрученные в свитки, потрепанные или еще не оконченные, написанные чернилами или кровью здесь были отдельные заметки на листочках, многотомные философские фолианты, литературные изборники, священные минеи и запретные гримуары. Обилие книг восхищало и кружило голову.

Под ногами мага не было опоры, однако он не падал, свободно паря в пространстве без верха и низа. Он поворачивался в горизонтальной и вертикальной плоскостях, перемещался вдоль и поперек книжных рядов, в раздумчивости садился на полки с заинтересовавшей его книгой в руках. Одной из таких книг стал многотрудный научный трактат Умаруса Красного «О подготовке к применению заклинаний, базовых принципах волшебства, систематизации и классификации заклинаний». Именно последняя часть названия трактата заинтересовала Дъёрхтарда. Пролистав пять сотен страниц многословия Умаруса, он остановился на шкале Градца-Умаруса. Таблица распределяла заклинания согласно силе по пятнадцатибалльной шкале. Здесь перечислялись наиболее актуальные во время написания книги заклинания, а также им давалась весьма подробная характеристика. Каждому заклинанию отводилась отельная страница. Щепетильный Умарус рассказывал о достоинствах и сложностях заклинаний, о фактах и результатах применения колдовства в своей практике и скрытых опасностях, которые это колдовство сопровождали. Но первоосновную роль рассказчик отводил коэффициенту полезности заклинаний, который складывался из отношения затраченных сил к результативности заклинания. В силу влияния энтропии магические затраты всегда превосходили получаемый результат, и чем ниже было числовое значение коэффициента полезности, тем выше оценивалось заклинание. Так, соображениями Умаруса обычный огненный шар признавался наиболее результативным заклинанием. Этот лейтмотив своих трудов он восхвалял осаннами и призывал служить ему всякого адепта магии. Подобные размышления показались Дъёрхтарду несусветной глупостью, достойной внимания разве что слабого заклинателя, дорожившего каждой крупицей своей энергии. Огненному шару шкала Градца-Умаруса присваивала шесть баллов, тогда как излюбленному Дъёрхтардом призрачному копью — семь. Заклинаний сильнее предвестник не знал, чему сейчас в очередной раз устыдился. Умарус же рассказывал о заклинаниях гораздо более могущественных. Среди них восстание теней — заклинание школы Темурьи, ополчающее тени врагов против них же самих, или бесплотность, обеспечивающая невосприимчивость заклинателя к простому оружию и колдовству силой ниже шести баллов. Первому шкала присваивала одиннадцать баллов, второму — тринадцать. Дъёрхтард прочитал их без всякого энтузиазма, понимая, Имурья не позволит унести знание сверх того, за которым он пришел. Свою мысль Умарус завершал упоминанием, что первоначальная шкала Градца имела двадцать пять баллов, но заклинания, оцениваемые выше пятнадцатого балла, превышают возможности большинства даже сильных магов и применение таковых Умарус, исходя из все того же пресловутого коэффициента полезности считал нецелесообразным.