Павел Васильев - Из пыли времен (СИ)

Марен чуял их всех. Каждого. Силуэты бились в сумраке сознания пульсациями алого дыма.

Но принц не обращал внимания. Все они вместе взятые не стоили и тысячной доли мыслей устремленных вперед, где он чуял нечто… неясное. Нечто знакомое, но ускользающее от памяти…

Лес расступился, открыв, искрящееся в призрачном свете Ночного Солнца, голое пространство, посреди которого гранитной скалой высилась крепость. Темные стены скалились бойницами, поднятые герсы огрызались металлическими клыками, а острые пики башен подпирали густые серые облака, словно небо всей грудью бросилось на выставленные копья.

И так же, как лесные хищники, крепость мерцала пульсациями сердец, гонящих по жилам алую кровь. Словно… словно живая!

Никогда прежде Марен не чувствовал такого могущества, такой неприкрытой силы!..

— …не беги. Отходи медленно.

Марен замер, привлеченный тихим голосом. Повернул голову… И сознание раздвоилось!

Хищник, что мгновение назад «пульсировал» подобно остальным, оказался мужчиной. В короткой бороде играло серебро, мерцая в свете Элеса, но небесные топазы глаз цепко взирали на принца, прячась за стальным оголовком оперенного древка.

Марен почувствовал, как инстинктивно обнажились клыки, как поднялись волосы на затылке — угроза, исходящая от мужчины, ощущалась всем напружиненным телом. Но эта угроза касалась только второй части сознания, той, что видела перед собой врага! Своим сознанием Марен угрозы не ощущал — скорее, любопытство.

Но и любопытство вызвал не мужчина! Все внимание приковали васильковые глаза маленькой девочки, что стояла между ним и мужчиной и смотрела без малейшего признака страха.

— …медленно отступай, — повторяет мужчина.

Ноги осторожно ступают по скрипучему снегу, он отходит в сторону; в морозном воздухе протяжно стонет тетива… Немеют напряженные мышцы, готовые бросить Марена вперед. В раздвоенном сознании отчетливо улавливается отчаяние безысходности… Но девочка непринужденно смещается, загораживая от взгляда холодной стали.

У мужчины вырывается сдавленный возглас — кажется, он назвал какое-то имя… Но васильковые глаза настолько заворожили «второе» сознание, что звук прорезался, словно из-под воды.

Шаги девочки легко и бесшумно ложатся на «белый пух», что совершенно не «реагирует» на ее вес. Детская ладошка тянется, и горло Марена выталкивает тихий утробный рык…

И девочка отвечает!

Нет, с ее губ не слетело ни звука, но слова пронзили сами мысли:

«Тише. Никто не причинит тебе вреда».

«Второе» сознание млеет от касания детских пальцев — таких нежных, но твердых. И эта истома увлекает и Марена — сознания на мгновения становятся едины…

Снег скрипит под тяжелыми шагами мужчины, вновь разрывая связь. Но Марен не отрывается от васильковых глаз; детские пальцы ласкают за ухом. А девочка вновь отступает, загораживая собой, и голова Марена поворачивается, ластясь к детской ладошке.

«Я помогу», — вновь врывается в мысли девичий голос.

Она закатывает рукав, и тонкие клыки прокусывают запястье, на нежной коже проступает кровь; сладкий аромат ударяет в ноздри, заполняя оба сознания алой дымкой.

«Потерпи», — звучит в голове.

И боль вспыхивает с новой силой! По жилам, словно мчится раскаленный металл! Мышцы деревенеют, легкие съеживаются, не в силах набрать воздуха… Тук-тук… тук… Сердце замирает, пропуская удары… Ощущение, что его вырывают из груди голыми руками! И легкие, при всем, желании не могут вдохнуть — каждая попытка пронзает сердце «иглой».

И время срывается в стремительный бег!

Окружающие ароматы ошеломляют, наполняя сознание образами — древними, как сам Мир… Черная тень проносится по земле, заслоняя солнце, и прибивая к земле… Уши закладывает… Хвоя звенит на ветру, словно приложил ухо к наковальне. Крылья далеких птиц хлопают по воздуху, словно топот тысячи коней… Будто весь окружающий мир сжался и оказался втиснутым в один единственный разум!..

— Ступай, — вырывает из сна девичий голос.

И наваливается гудящая тишина, сквозь которую прорезается мерное потрескивание поленьев.

Небо уже темнело, когда юноши покинули Терасат, двинувшись на запад к Деварену. Последние отблески света обагряли пики Стальных гор на северо-западе, но и они меркли с каждым шагом. Тьма сгущалась вокруг, очертания становились расплывчатыми и перетекали одно в другое. Холодный, но свежий после дождя воздух наполнял легкие, вырываясь наружу белым дымком и оседая на меховых воротниках.

День ото дня становилось теплей, но по ночам мороз все еще проникал даже сюда, на равнину, и следы отступающей зимы заметно выделялись. Снег, не до конца сошедший с полей, распластался грязно-белыми кляксами, разбросанными тут и там, пухом серебрил деревья. Лужи после дождя покрылись тонкой хрустальной корочкой, трава топорщилась застывшими стеблями, мир вновь замер, в ожидании согревающего дыхания.

Кони отбивали копытами по стылой земле, скрипуче хрустел лед. И даже запахи в окружающем холоде, казались, скованными, едва уловимыми. Но их присутствовало больше и разносились они гораздо дальше. И каждый имел четкие очертания, границы, не смешиваясь с десятками других.

Инесвент горячился, фыркал, прядал ушами. Вокруг конских ноздрей клубился пар, морда покрылась инеем. Вороному не терпелось сорваться в карьер, и пусть этот гнедой, что равнодушно топает рядом, глотает пыль — или грязь, уж как получится! — из-под копыт… Но хозяин в седле — и он не смел ослушаться поводьев.

И все равно высокомерно держался на голову впереди.

— Значит, Звери — это Дикие Родичи… — нарушил молчание Атен. — Но тебе-то какое дело, что они напали на Смертных?

Он вглядывался в силуэт принца сквозь сгустившуюся темноту, поглотившую все вокруг. Стоило бы зажечь факел, чтобы хоть немного рассеять мрак. Но юноша не спешил: огонь будет хорошо заметен издалека, а привлекать излишнего внимания не стоит.

К тому же, принц смотрел вперед так, будто вокруг нет «черного мешка», скрывающего все на расстоянии вытянутой руки.

— У меня свои причины, — тихо ответил Марен, не оборачиваясь.

— Не доверяешь, — покивал головой Атен. — Конечно, я же Смертный. Вас, наверное, с детства учат…

— Мне безразлично, кто ты, — перебил Перворожденный. — Хотя, конечно, мы были первыми. В нас течет кровь Богов.

Атен прищурился, губы презрительно скривились. Но в следующий миг сквозь темноту прорвался блеск. Свет взошедшего Ночного Солнца несколько рассеял мрак, и юноша увидел лицо Марена — принц улыбался. Не зло, не насмешливо, а искренне, словно поддел старого друга. Белые зубы сверкнули еще раз, и Инесвент сорвался с места, довольный послаблению.