Яцек Пекара - Пламя и крест. Том 1.

– Гвозди и тернии, – прошептал он про себя. – Убьёт меня эта девка.

Наконец он смог открыть глаза и с удовольствием посмотрел на результаты своей работы. Он ещё положил ладони на лицо девушки, чтобы удалить шрамы от ожогов и разгладить глубокие морщины, которые перепахали её лоб и щёки.

– Вот сразу и помолодела, – выдохнул он. – Выглядит, как должна выглядеть двадцатилетняя. Свежая, как роза после дождя. Ха, я бы даже сказал, страстная. Ой, что-то мне кажется, дитя, что теперь не будет отбоя от женихов. Ну и дай тебе Бог здоровья за эти четыре года страданий.

Для верности он ещё раз провёл руками по всему телу Ирмины и вдруг увидел кое-что тревожное, затаившееся в её печени. Ловефелл уже видел подобных существ, они напоминали ему крыс, сотканных из дыма. Часто эти крысы спокойно спали, но, когда их будили, уничтожали всё, что было в пределах их досягаемости. А они могли скрываться, в принципе, везде. В мозгу, в лёгких, в костях, в почках или хотя бы, как в этом случае, в печени. Человек, которого начали пожирать, не имел шансов на выживание и умирал в долгих, ужасных мучениях.

– Что ж, вытащим из тебя эту пакость, – сказал он спящей девушке. – Какой был бы смысл в лечении увечий, если бы ты всё равно должна была умереть?

Вдруг Ловефеллу пришла в голову одна мысль, которая понравилась ему настолько, что он решил её реализовать.

– А знаешь, моя маленькая, что эта крыса может даже пригодиться? Ты не против, если я возьму её себе, не так ли? Посчитаем её моим гонораром за операцию, и поверь мне, что величиной этого гонорара я буду более чем доволен.

Он осторожно проник в печень и приблизил пальцы к крысе, но не коснулся её, а лишь приказал своим подушечкам выпустить светлую пряжу и окутать ей чёрную сущность. Крыса даже не дрогнула, так что Ловефелл спокойно извлёк кокон и поместил его под кожу собственной ладони.

– Только, смотри, не помри, – приказал он. – Ибо ты мне нужен живой, сильный и здоровенький.

Он улыбнулся собственным мыслям, а потом осторожно вывел Ирмину из сна. В течение следующих нескольких молитв он имел возможность наблюдать, что на самом деле означает понятие счастья. Девушка была без ума от радости. Невзирая на присутствие Ловефелла, она даже не думала об одежде, но всё ещё касалась своего тела. Лица, груди, живота, лона, колен. Танцевала, подпрыгивала, плакала и смеялась. Наконец, устала и упала на кровать.

– Я сплю. Я сплю, сплю, сплю. О, Боже, не дай мне проснуться! Прошу тебя, Господи...

Ловефелл коснулся её плеча.

– Дорогое дитя, уверяю тебя, что это не сон. А теперь, будь добра, одевайся, я хочу ещё кое-что тебе сказать.

Девушка вскочила, как будто с новыми, неистощимыми силами.

– О, нет! – крикнула она. – Не оденусь! Хочу видеть, и вы, господин, смотрите, ибо это дело ваших рук!

Вдруг её лицо исказилось в гримасе ужаса. Она рухнула перед Ловефеллом на колени.

– Это не пройдёт? Не закончится? Я больше не буду такой, как раньше? Это были заклинания, правда? Вы ведь не юрист и не лекарь. Господин колдун, как моя госпожа. Вы заберёте меня с собой? Пожалуйста!

Он закрыл ей рот ладонью. Она его укусила. Правда, слегка, но всё же.

– У меня все зубы! – Воскликнула она радостно.

Ловефелл не знал, как с ней поступить, поэтому прошептал слово силы. Слабое, но такое, чтобы немного охладить энтузиазм Ирмины.

– Послушай, дитя. Послушай меня очень внимательно. Это не пройдёт, не закончится, ты больше не будешь такой как раньше. Но это не колдовство, а горячая молитва в сочетании с опытом в лечении тела.

Ирмина выдохнула с облегчением, хотя, услышав, что это не колдовство, она была явно разочарована.

– Столь заметное изменение твоей внешности может вызвать подозрение завистливых людей, – продолжал инквизитор. – Они один раз уже обвиняли тебя в колдовстве, обвинят и второй, чтобы объяснить твоё внезапное исцеление. Поэтому я расскажу тебе, что делать, а ты слушайся моего совета в каждой детали. Ты понимаешь, что я говорю?

– Да, господин, – прошептала она, и было видно, что радость теперь борется в ней с ужасом.

– Оденься, как ты обычно одеваешься, а я думаю, ты старалась не показывать людям лицо. Плащ с капюшоном?

Она кивнула головой.

– Именно так одевшись, иди в церковь. Лучше Петра Римлянобойцы, ибо я слышал, что когда-то эта святыня славилась своими громкими чудесами. Ляг крестом у подножия алтаря и громко возгласи, что ты невинна, и если Господь Бог верит в твою невиновность, то молишь его, чтобы он избавил тебя от страданий.

– Пресвятая Богородица, – прошептала девушка.

– Помни, говори настолько громко, чтобы люди в церкви тебя услышали. Полежи крестом ещё немного, а потом вставай. Далее повтори то, что ты уже делала в моём присутствии. Наслаждайся, плачь от счастья, трогай здоровые конечности и в восторге благодари Господа за милость. Постарайся, чтобы это выглядело естественно.

– Иисус Немилосердный, – прошептала она снова. – Я ужасно боюсь.

– Всё будет хорошо. – Ловефелл встал. – Будь здорова, Ирмина. И будь счастлива. Хорошо проживи жизнь, которую ты получила.

– Господи, как мне вас отблагодарить? Да благословит вас Бог и Ангелы Его. Вы само добро!

«О да, Ирмина», – подумал Ловефелл, – «я само добро. Хотя я не доказал это здесь, сейчас и тебе, но пытаюсь доказать всей моей жизнью». А потом он вышел, видя образ прекрасной обнажённой девушки, которая снова начала танцевать.

У Рупрехта Зеедорфа было изборождённое морщинами длинное лицо, которое придавало ему вид поседевшего мула.

– Арнольд Ловефелл, – сказал он, как только увидел инквизитора. – Я ожидал тебя, не скрою.

– Здравствуй, Рупрехт. Я вижу, новости разносятся быстро.

Зеедорф указал ему на стул.

– Прекрасная Катерина, не так ли? – спросил он и провёл рукой по редким седеющим волосам.

– Ты её арестовывал?

Зеедорф кивнул.

– Да, я, – ответил он.

Ловефелл услышал в тоне его голоса какую-то странную ноту. Стыда? Сожаления?

– Как это произошло?

– Я забыл, что не грешника должен ненавидеть, но совершённый им грех, – признался он, склонив голову. – Когда я увидел её такой гордой, уверенной в себе, красивой...

– Ты хотел её унизить, не правда ли?

Зеедорф вздохнул.

–Она ужасно грешила, Арнольд. Она причиняла людям страдания, наводя проклятия на их подобия, в её мастерской был такой арсенал ядов, что она могла перетравить половину города. А книги? В жизни не видел подобных...

– И поэтому тебя обуял гнев?

– Гнев? Да, может, это был гнев... – печально ответил Зеедорф.

Безусловно, это был не гнев, подумал Ловефелл, но я здесь не затем, чтобы судить или учить самопознанию. Важно, чтобы ты понял, в чём заключается дело, важно, чтобы ты понял суть нашего призвания, которые суть не что иное, как призвание любви. Ибо мы созданы именно для распространения любви, хотя многие не в состоянии этого понять.