Виталий Сертаков - Мастер Лабиринта [СИ]

Близко друг к другу, словно любовники, Мария Дейке и Фишер стоят на лестнице. Но её жесты резки, а на лбу Фишера выступили злые вены. Золушка вскидывает подбородок, из её рта вылетает ядовито-зелёное облачко, в котором, как в комиксе, что-то написано. Не успеваю прочесть. Фишер отвечает - и она толкает его двумя руками в плечи. Он катится кубарем по ступеням, но, не достигнув последней, распадается на две сферы: чёрную и красную. В обеих юлой вращается нож с костяной ручкой.

Золушек вокруг меня - триллиарды. Зеркальные бусины складываются в картину Пикассо: взрослая Мария Дейке сидит в позе Джоконды.

Мой мозг - воспалённое пульсирующее чудище. Ладони и лоб прижаты к стене. Неспособный вырваться, я, как червяк на крючке, трепыхаюсь в образах. «Трепыхаюсь» - не метафора. Я - отражение в отражениях. И я дёргаюсь всем телом, как будто через меня проходит электроток.

Мария Дейке, одетая в тяжёлый зелено-золотой халат, сидит на полу, обхватив руками голову, пытаясь защититься от невыносимого звука. Её лицо бело, а глаза черны от боли.

Всем телом, всем сознанием, я дёрнулся, вырываясь из сети. В мир, где есть Золушка, и где есть Май, и где я могу моргать и двигаться.

По стене под моими руками побежали трещины. Стирая, разрывая, уродую нарисованные линии. Натянутые связи лопались, обжигая меня отдачей.

Мария закричала. Её крик повторился дважды: в моей голове, и со стороны особняка.

Дейке запрокинула лицо к потолку:

- Остановись! - По её щекам бежали слёзы. - Остановись, хватит!

Я бы остановился. Я бы позволил сети утянуть себя в бездну, лишь бы не причинять ей зла.

Просто было поздно.

От точки-аттрактора поднялась тяжёлая и густая волна. Она была - чёрное тысячетонное бытие, прилив высотой в башню Экосферы. Волна хлынуло в путь, который я, вырываясь, проложил словно триггер, бегущий перед молнией.

Пытаясь остановить прилив, я бросился ей навстречу. Чтобы восстановить повреждённую сеть, я хватал разорванные нити, но они ускользали, прорезая мои пальцы до костей.

Чёрная стеной прилива выросла, и я задохнулся от детского ужаса быть раздавленным.

Тьма, скорость и Бытие обрушились на меня.

Но волна не смяла меня, не разорвала , и не завертела.

Она прошла насквозь. Хлынула в меня по тонким выгравированным путям, как будто я всё ещё линза. И, как линза, я усиливал и фокусировал её. Она ревела в моих ушах. Она схватила судорогой мои мышцы. Она сделала меня таким тяжёлым, что я упал. Сейчас я раздавлю Землю, и планета под стопами лопнет гнилым орехом.

Через меня волна выплеснулась в Лабиринт.

В груди застыл крик - но я не мог кричать.

Потому что не мог дышать.

Я лежал лицом вниз. Так же, как умер Константин.

Я застрял в изломанной сети: пришпиленная муха, парализованный червяк на крючке. Я всё понимаю, я всё чувствую, я пытаюсь втянуть воздух - но тело как мешок. Я не слышу ни своего дыхания, ни своего сердца. Вместо них - голоса, которые то приближаются, то удаляются.

- ...убраться! - Крикнул Фишер.

Ответом ему - звук ломающегося дерева.

- ...нет оснований. Какие у вас могут быть основания, когда..?! - Вопрос Агаты переходит в визг.

Что-то тяжёлое падает несколько раз.

Зрение взрывается кислотными красками. Я весь - цвета и формы, линии и тени. Глаз, смотрящий сам в себя.

По особняку чёрными муравьями снуют дефендоры. Структура лабиринта экстатически прекрасна. Коридоры, протянувшиеся под землёй, конвульсивно извиваются и схлопываются. Туша мёртвого сома переворачивается тонкими крокодильими лапками вверх.

Длинная чёрная трещина перечеркнула мир, и из неё - сквозь меня - хлещет концентрированное Бытие. Я - распахнутый зрачок, выпускающий тьму.

- Где Лирнов? - В третий раз требует Реган. Деджову никто не отвечает, пока он не выбивает дверь в комнату Золушки. Мария Дейке сидит на полу, из её ушей идёт кровь.

- В Лабиринте. - Дейке тянется за шалью на спинке дивана, но едва не падает. - Я вас проведу.

Её взгляд блуждает, словно она не знает, на что смотреть. Или словно она ищет того, кто на неё смотрит.

Отряд дефендоров вступает в лабиринты коридора. Они в чёрных бронежилетах, на лицах - бульдожья тупая свирепость. С ними рации и ещё какие-то приборы. Они сами - приборы. Тесные, но приемлемые вместилища.

Пространство за пределами лабиринта жжётся как кислота. Оно разъедает меня-тьму, и тьма, отклеиваясь от меня, прячется от разрушающей боли в раковинах железных и костяных коробок. Вливается в людей, технику и птиц в небе. Переполняет примитивные умы, нагнетая давление - и взрывая их, не помещаясь.

Первому из идущих по лабиринту деджовов на плечо падает мёртвый скворец. Птицы всегда погибают сразу.

Зрение сужается в точку.

Не потому, что что-то изменилось в мире. Потому что я умираю. Вот он, предел моих сил.

Последняя победа увидеть, где ты заканчиваешься. Последнее облегчение.

Мария Дейке ругается словами, которых я не знаю.

Пальцы впились мне подмышки, и меня вздернули на ноги, разворачивая лицом к стене.

- Давай, мальчик, зашьем это. - Произнес Мастер.

Я хотел сказать, что у меня не бьется сердце, а он - старый калека в инвалидном кресле, и держать на весу меня, словно щенка, просто не может. Но мало ли что я хотел...

Нарисованная сеть мерцала, словно в её линии влили флюоресцентную краску. Аттрактор - округлая плоская глазоподобная бездна - приближался. Я в него падал. Мы падали.

Спасаясь от падения, я попытался сосредоточиться на бусинах, на схожести ячеек с чешуей, на хватке под руками, но внимание - такая же плотная часть, как и мои конечности, не подчинялось.

Оно скользило по нарисованным нитям, и когда подходило к разрывам в сети, преодолевало сосущую пустоту между линиями, оставляя тонкий набросок того, как должно быть. Природа мира - пустотность. Ничто не в состоянии преодолеть пустоту, даже Будда. Будда обитает в ней, но не выходит из нее. А я стал иглой, царапающей новые дорожки в реальности.

Тупой костяной иглой в руках виртуозного хирурга. Или даже топором. Неолитическим топором, которым Мастер выполнял нейрокоррекцию.

Я попытался отстраниться, представить всю сеть разом. Седек встряхнул меня, напоминая, кто здесь инструмент, а кто - Мастер.

Он отторгал от меня мою же часть - родную, но неосознаваемую, не имевшую прежде имени, истончал её до лескообразной нити и вкладывал в разрезы реальности. Расплетал меня, как плохое полотно, и штопал мною сеть, ограничивая аттрактор структурой и обрывая черный поток, струящийся в мир.

Пятно-аттрактор задергалось, пытаясь освободиться. И, словно безумная галактика, выстрелило в меня джетом. Мы столкнулись. Сознание разорвали взрывы расширяющихся инфляционных Вселенных. Тело опять задергалось в конвульсиях - я двинул затылком в подбородок Мастера и он меня выронил.