Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы (СИ)

– Уран! Твое предсказание никогда не сбудется! – зарокотал он с торжеством, ему было невдомек, что Ананка уже стала за плечами и, наверное, смеется своим смехом, напоминающим молнии: да-а, да-а, никогда… уж тебе бы, Повелителю Времени знать, что «никогда» бывает очень редко.

От трупного тлена и пыли воздух в палатке казался зеленоватым – наверное, так пахнет время. Исполинское ложе Повелителя Времени было устлано волчьими шкурами, вокруг валялись кубки, лежала набедренная повязка, небрежно отброшенный наруч с затейливой резьбой, явно трофейный…

А с низкого деревянного алтаря, устланного белой тканью, приветственно улыбалась яростная, пахнущая смертью полоса адамантия – смерть, которой не нужны ножны.

Здравствуй, старый знакомец. Сто лет не виделись.

Невидимость его не обманывала: серп щерился единственным клыком, оставшимся в черном рту старика, выедал глаза могуществом: хоть сейчас готов лишать Урана плодородной силы. Или Кронидов – голов. Или кого угодно – чего угодно.

Невидимые пальцы нависли над стертой рукоятью: это я к тебе, твой противник…

Серп Крона, плод ненависти Геи, чистая смерть, скалился в глаза насмешливее своего хозяина – Повелителя Времени. Противник? Да какой противник? И что ты со мной сделаешь, мокрица?

Пальцы упали вниз – брошенным жребием. Сомкнулись: невидимые, но сильные. Я держал Серп Крона, будто это был обычный меч, он и весил не больше обычного меча. И Крон, увлекшийся попыткой прихлопнуть Посейдона, не заметил пропажи. Серп мог разить временем, мог подчиняться воле хозяина, но не был с ним единым целым, не рождался с ним, как меч Таната…

Покинуть палатку, нырнуть обратно в горячечный воздух, было тоже проще простого.

«Только бы он не успел его позвать», – выстукивали молоты в голове. Я перелетал через камни, вилял между пещер, опаленных кустов, обогнул несколько подыхающих солдат Кроновой армии, я остерегался переноситься в другое место, потому что «другое место» могло оказаться перед разящей холодом ужаса Стикс или между схватившимися не на шутку Эгеоном и Прометеем…

Или перед Аресом, а он в запале боя не особенно различает чужих и своих.

Валун в десять обхватов просвистел мимо, едва не улучшив форму моего черепа. Подземная тварь шарахнулась, торопливо пряча клыки: ужас шлема проник под змеиную броню. Громыхнуло позади: это отец устал забавляться с наглым сынишкой и ударил вполсилы, земля дрогнула и вздыбилась подо мной, и блеснул смешок Ананки…

Нет, это была молния Зевса, которого Крон, занятый бахвальством среднего брата, не заметил.

Она ударила, разорвав красный полумрак битвы, – лучшее произведение Циклопов, и земля заколебалась вторично, теперь от гневного рева.

Он наконец услышал ту, которая стояла у него за плечами. Он узнал сына, который швырнул молнию.

Он испугался.

Он потянул к себе свое оружие, чтобы разить им.

И верный серп, непобедимый серп, меч времени – послушно устремился к своему хозяину, закипая радостью битвы.

Но чья-то рука упала на рукоять, стиснула ее и придавила к земле, и земля дрогнула – словно на нее легли не меч и рука, а дерзость этого поступка и, заскрежетало древнее лезвие: «Кто?!»

Кто посмел? Кто нашелся? Кто держит?

…я?!

Серп Крона, сказал отец, не дано удержать никому, кроме того, для кого он был выплавлен Геей-Матерью. Его можно украсть, можно унести, но удержать…

Миг растянулся в бесконечность ослепительной боли. Вместо молотов зарокотали в ушах вулканы: свалиться, закрыть уши руками – нельзя! Ты, червяк, который смеешь удерживать меня – ярче молнии пламенем в глаза, нужно зажмурить их, нет, закрыть глаза руками, – нельзя! Огонь влился в левую ладонь и побежал по жилам, огонь выжигал мое существо изнутри… огонь… агония… каждая часть бесконечного мига – новая порция отравы, убери руку, ничтожество, не мешай мне … нельзя!

Мир умирал, или это я умирал, лишенный точки опоры, только рукоять под моей рукой – казалось, она извивается, как ядовитый гад, рвется туда, к своему повелителю, разить временем, она уже – часть времени, время – адамантовое лезвие, которое выжигает мне глаза, и я удерживаю его за хвост, за эту рукоять, и, медленно выпаливая крупицы меня изнутри, мелькает перед глазами мир… миры… времена…

Разящая Афина: копье занесено наотмашь. Светлые крылья Ники реют над красно-черным полем, и поймешь, что где – небо? Земля? Все одного цвета. Взлетают камни.

Потом я увидел летящую в меня молнию, слабеющей рукой сумел отразить ее – она почему-то очень болела, левая, недоуменно глянул в руку – где меч? оружие? – меча не было, непобедимый меч, великий меч, держал кто-то… кто мог… как мог?

Никак. Ничем, вернее, нечем: сил не стало, как только я притронулся к гладкой, стертой рукояти, теперь только огонь и крик, я так и не научился выражать свои чувства вслух, отец, я кричу с закрытым ртом и без слов, я кричу всем своим телом и всем существом и, о, Хаос Животворящий, кажется, я кричу: «Хоть бы это кончилось!»

Я кричу, а эта зараза, почти такая же, как ты, рвется из рук, и если я отпущу, если перестану висеть на рукояти мертвым грузом – война закончится в ту же секунду, только не так, а эта война должна закончиться именно так… ты видел, отец, что с нами Победа? Не протягивай ладонь, отец.

Даже если бы Ника была на вашей стороне. Даже если бы было еще больнее, хотя не бывает еще больнее…

Я удержу.

Длящееся без конца мгновение порвалось, когда он понял, что серп держат, что крайнего средства уже нет, что нужно уходить, как тогда, в первый раз, на Олимпе, когда он увидел свою Судьбу в лицо – отступать, бежать, а потом, рано или поздно…

Второе мгновение было отмечено трезубцем Посейдона, который вонзился Крону в живот – в ту самую утробу, в которой мы так долго сидели. Нарочно метил, братец?

Крон усмехнулся – тварь под моей ладонью дрыгнулась, она все еще рвалась к хозяину, и я чувствовал его усмешку – своими губами. Я чувствовал, что она посвящена мне – вся ненависть, которая в нее вложена, прощальные слова, которые прогрохотали громче гор, взлетевших в небо…

– Рано или поздно.

А может, в ней было и сожаление – о том, что он понял с таким опозданием. Что недооценил и положился на серп. Пусть бы щенок держал его, нужно было уходить, затаиться и ждать, пока у него кончался силы, понял слишком поздно, не хватило времени…

Великому Крону, Повелителю Времени, не хватило того, чем он повелевает. То, чем он повелевает, для него внезапно истекло.

И все кончилось.

«Я мертв», – подумалось нелепо для бессмертного, когда прекратилась боль и перестали мелькать миры внутри. Рядом ударилась о скалу каменная глыба: когда я положил руку на рукоять серпа, глыба была в воздухе…