Ирина Северная - Там, где холод и ветер (СИ)

Вороны. Джек сказал: «Все началось с ворон». Эти птицы и мне прохода не давали, возникая повсюду. Черные перья оказались даже в коридоре моей бывшей городской квартиры…

Где-то на краешке затуманенного усталостью и избытком информации сознания промелькнуло воспоминание, что Боевой вороной называли богиню Бадб. Бадб еще считали ведьмой, схожей с баньши, предвестницей всяческих бед, появлявшейся в облике вороны. И эта многоликая богиня также являлась одной из ипостасей Морриган.

Морриган. Меня передернуло от созвучия с именем Морин. Красноволосой красотки с нечеловечески пронзительным взглядом янтарных глаз. Она — моя персональная богиня войны, заманившая к себе Кейрана, который так и не позвонил мне сегодня и на мой звонок не ответил.

Все окончательно смешалось в голове, и я уже не могла отследить течение своих рассуждений, устала, хотела спать. Я изо всех сил пытаясь согреться изнутри слабым огоньком надежды, что новый день принесет мне то, чего я желаю.

— “Где ты, Кей? Все ли у тебя в порядке? Почему не звонишь? Пришли хотя бы сообщение…”

Я перевернулась на другой бок, и слезы потекли снова, увлажняя щеку, подложенную под нее руку, подушку, делая всю меня слабой, размякшей. Жаль, что горечь слез не может разъедать мысли, чтобы они мгновенно лопались и исчезали без следа, как мыльные пузыри.

Все, что я услышала сегодня, открыло какую-то прежде запертую дверь. И я обязательно узнаю, куда именно она вела, но сначала хочу услышать голос Кея и узнать, что у него все в порядке. У нас все в порядке.

***

Джек Уолш лежал в своей кровати в комнате пансиона и думал о том, что дожил до того дня, которого ждал столько лет.

Внук встретил ту самую, единственную.

Их давний постоянно повторяющийся спор, что Джек должен постричь свои длинные волосы, продолжался несколько лет, и, наконец, превратился в уговор. Старший Уолш сказал, что подстрижется, когда внук встретит женщину, на которой надумает жениться. Кейран согласился, хоть и был жутко недоволен, проворчав, что это «случится очень нескоро, а может и никогда, а ты, дед, за это время превратишься в Рапунцель».

Вернувшись в пансион, Джек попросил одну из сестер-сиделок зайти к нему и прихватить ножницы.

— Режьте это «украшение» прямо так, дорогая, — сказал он, держа в пятерне свои длинные белоснежные волосы, схваченные на затылке в хвост. Женщина, удивившись поначалу, выполнила просьбу, мастерски подровняв и подправив новую прическу. Джек пятерней зачесал назад со лба ставшие короткими пряди, и они, рассыпавшись по бокам по-прежнему красивого лица, придали облику мужчины благородно-непринужденный вид.

Джек устал, но, несмотря на это и мучительную боль в суставах, которую не смогли заглушить даже лекарства, чувствовал себя так, будто сбросил с плеч непомерный груз. Не сомневался — Хейз та самая.

Уолш заснул и во сне увидел себя уверенно шагающего на крепко стоящих ногах по дорожке их старого дома. Смотрел на голубые, белые и бледно-лиловые пышные шапки цветущей гортензии, ощущал аромат жимолости. Шел, твердо зная, что дом жив и по-прежнему хранит сокровенные тайны, бережет неугасающие надежды.

Еще несколько шагов и он доберется до самого безопасного места во всех мирах, закроет дверь, и за ней навсегда исчезнет все то, что не сбылось. Потому что начнется что-то новое, о чем он не смел даже мечтать уже очень много лет. Дверь дома открыта, ждет, предлагая войти и обрести, наконец, покой.

Джек шагнул внутрь и… упал в пустоту…

Сон обманул его, заманил и вытолкнул в реальность, в которой ждал вовсе не покой, а худший кошмар из всех возможных.

Джек изо всех сил старался глубоко и ровно дышать, делая вид, что все еще спит. Понимал, что выглядит смешно, как ребенок, пытающийся обмануть чудовище, живущее в шкафу, наивно веря в то, что достаточно зажмуриться посильней и кошмар исчезнет.

Но чистый ужас, воплощенный в грациозную женскую фигуру, с бледной, светящейся в лунном свете кожей, не желал исчезать.

Реальная, живая женщина терпеливо сидела в придвинутом слишком близко к кровати кресле, и всматривалась в темноте в лицо лежащего мужчины.

Тонкий аромат изысканных духов, являвшийся, казалось, ничем иным, как экстрактом чувственности и загадочности, витал в воздухе. Запах не дурманил, а наоборот — прояснял сознание, заставляя воспринимать действительность с особой четкостью. Отрезвлял, отнимая последнюю надежду на то, что все это только страшный сон.

Женщина едва слышно вздохнула, устало или разочарованно, и наклонилась ближе.

Он почувствовала, как его лица коснулось дыхание, напомнившее легкое дуновение ветра. Но не теплого, а сухого и холодного, похожего на сквозняк, гулявший в древних каменных развалинах, и отдававший безысходностью и тлением.

Джек не выдержал и пошевелился, пытаясь отодвинуться подальше. От тихого смеха, раздавшегося в ответ на его бессмысленную попытку, по скованному страхом телу побежали мурашки.

— Глупый человек. — Она приблизилась к самому его лицу, заставляя сердце замереть от пронзительного ужаса. — Ты думаешь, мне нужен он, твой внук? Нет, ты ошибаешься. Вы все ошибаетесь. — Она говорила почти ласково, с легкой грустью и даже сочувствием. — Все эти ваши хлопоты на протяжении стольких лет — пустая трата сил и времени. Ненужные, бессмысленные жертвы.

Тонкие пальцы коснулись его волос, погладили нежно.

— Я скажу тебе, чего хочу на самом деле. И об этом будем знать только мы с тобой, — проговорила она. — Ведь ты никому и ничего уже не сможешь рассказать.

Ледяные губы прижались к его уху, и она что-то зашептала.

Он понял, что не может дышать, что сердце с гротескным треском раскалывается в груди, будто сухой орех…

И Джек Уолш снова рухнул в пустоту, теперь уже по-настоящему.

______________

*Самивизионос “Время света” — май-июнь по кельтскому календарю.

**Думанниос “Темнейшая глубина” — ноябрь-декабрь по кельтскому календарю.

***Театр Гран-Гиньоль — парижский театр ужасов, один из родоначальников и первопроходцев жанра ужасов.

Глава 39

Глава 39

«Еще два дня. Всего лишь два дня — и я снова увижу его».

С этой мыслью я проснулась следующим утром. Наполнившие счастьем слова едва успели обозначиться в моем сознании, как тут же упорхнули, словно спугнутая птичка.

— Джун! — я резко села на кровати. Непривычно напрягающая необходимость быть постоянно начеку потому, что ответственна за маленького ребенка, окончательно выдернула меня из сна, будто окатив ледяной водой. Маленькой дочки моего друга, оставленной мне на попечение, рядом на кровати не оказалось. — Джун, ты где?! — истерично выкрикнула я.

— Тут, — раздалось негромко откуда-то с пола. — Доблое утло.