Ксюша Ангел - Я - хищная. Ваниль и карамель

— Когда не хочешь быть услышанным, говоришь за закрытой дверью.

— Не будь ханжой, Полина.

— Прекращу сразу же, как только ты перестанешь быть придурком!

Если его и задели мои слова, то вида он не подал. Повернулся к Ларе и покачал головой.

— Смотри, напугала Лару. Она небось думает, что ты побежишь к жрецу скади. Но ведь ты не можешь жаловаться, верно? Сама не без греха.

— Что?.. — наконец, выдавила Лара и перевела на него взгляд.

— Интересно, что скажет Эрик, когда узнает о нашем… хм… ужине? Или о том, что случилось на Тибете? — Он ядовито усмехнулся и добавил: — Уверен, Полина не станет ябедничать.

Я с шумом выдохнула и досчитала до пяти. Надо было до ста, но тогда пауза получилась бы слишком затянутой. Затем улыбнулась и с огромным удовольствием, граничащим со злорадством, ответила:

— Дай подумать… Возможно, он придет сюда, в этот дом, и вызовет тебя на поединок? Или, если тебе повезет, предупредит, что вторая попытка соблазнить его женщину станет для тебя фатальной? Ах да, забыла… Он уже это сказал. Вчера вечером.

Немыслимое наслаждение — наблюдать, как с его лица сползает эта самодовольная ухмылка. Как он щурится, пытаясь понять, блефуешь ты или нет. Особенно, когда ты не блефуешь.

— Эрик в курсе, — добила я и повернулась к Ларе. — Интересно, что скажет Роб, когда узнает.

— Прошу, не говори… — Лара замолчала. Понимала, что мольбы не помогут или не хотела просить именно меня. Гордая. Снова. Не то, что с Владом.

— Поехали домой, — резко сказала я и пошла к машине. У самых ступеней правый кроссовок смачно хлюпнул, погружаясь в лужу. Нога тут же промокла. Ну и черт с ней! Я смертельно устала сегодня…

Чемоданы послушно легли в багажник, мы уселись в такси, и водитель тронулся. Влад провожал нас безучастным взглядом, и по лицу его — спокойному и снова уверенному, нельзя было понять, о чем он думает.

В тот момент мне не было дела. Изнутри съедали сомнения, рыли червоточинами душу. Рассказать Робу? Смолчать? А Эрик? Вдруг узнает, он ведь мысли умеет читать. Попробуй тут не думать, когда встречаешь Лару каждый день в доме, здороваешься и стараешься делать вид, что ничего не произошло. Фу, противно!

Сказать… И тогда Роб изменится — если не навсегда, так надолго. Разочарование всегда уродливо, даже если видишь его на чужом лице. И Лару не примут в скади. Если я скажу, посвящения не будет. Что тогда случится с ней? Уверена, Влад будет только рад. Так и представляю его снисходительное лицо, когда она вернется проситься обратно. Лара не из тех, кто выживает вне племени.

Защитница молчала. Поджала губы и отвернулась к окну. Всю дорогу мы так и ехали молча, не замечая друг друга, желая поскорее добраться, выйти из замкнутого, ограниченного пространства салона и не видеться некоторое время. Уверена, Лара тоже не горела желанием со мной общаться.

Уже когда впереди мелькнули очертания вековых дубов и влажные каменные стены трехэтажного дома, она повернулась ко мне.

— Мне нужно знать… если ты скажешь.

— Не скажу, — не раздумывая, ответила я, но на нее смотреть не стала. Боялась, что не сдержусь, выскажу все, о чем думала. — Но не ради тебя. Роб не заслуживает разочарования. А ты… если еще хоть раз… если это повторится…

— Не повторится, — мрачно заверила она.

Я кивнула.

— Но если повторится, я лично тебя прибью, и это не преувеличение.

Лара не ответила и до самого дома делала вид, что меня нет.

На крыльце нас ждал Роб. Заспанный, кутал плечи в светлый клетчатый плед и счастливо улыбался. Я отвернулась. Не хотелось видеть его. Их. Объятия, насквозь пропитанные фальшью. Ложь, звенящую в воздухе, словно надоедливый комар. И как только он не слышит?

Он не слышал. Помог Ларе выбраться из машины, обнял, заворачивая ее в тот самый плед, и поцеловал в висок. Выглядел при этом по-детски счастливым, и мне все больше захотелось ее придушить.

Я сухо поздоровалась и поинтересовалась, дома ли Эрик. Дома. У этого факта две стороны, как у медали. С одной — мне станет легче, если переключусь на что-то хорошее, а с другой… с другой я могу выдать себя. Ее. Их. Или правильнее сказать «нас»? Нас было трое в этой лжи, и от осознания стало еще хуже.

Я миновала гостиную, бросив испуганный взгляд в сторону коридора, ведущего в кабинет. Решила дать себе несколько минут, и это правильно. В комнате наверху меня ждало бледное отражение в старинном, почти на весь рост зеркале. Впалые щеки. Лихорадочно блестящие глаза. Сутулые плечи. Эрик и без чтения мыслей поймет, что что-то не так.

Бесшумно я скользнула в детскую. Алан спал, подложив кулачок под пухлую щеку, отчего губы выпятились и открылись уточкой. Милота просто! Я поправила одеялко, подвинула ближе плюшевого тигренка, с которым сын не расставался на минуту. Вдох-выдох. Умиротворение накатывало волнами, смывая с души, как с песка, рыхлые следы смятения.

В конце концов, кто я такая, чтобы вершить судьбы? Меня на том крыльце не должно было быть. Так почему бы не сделать вид, что не было? Что я не слышала того ужасного разговора, не влезла в ту грязь, которая мне не предназначена?

Усталость медленно стекала по плечам на пол. Туман за окном рассеивался, являя чистое лазурное небо без единого облачка. Осень отступила, словно давая нам шанс попрощаться с летом.

Я задремала. Съежившись на стуле, у кроватки, закрыла глаза и…

У очага атли темно. Одинокая свеча стоит у алтаря, пляшет пламя на конце фитиля, словно хочет оторваться и улететь, как юркий мотылек. Я стою у самого камня, стараясь превозмочь страх, отрезать его, как ненужную часть, вбросить. Не выходит. Страх, словно раковая опухоль, цепляется за меня длинными щупальцами, пускает в душу новые побеги. Мне не скрыться. Не убежать. Не будет никакого выбора в конце — первый сольвейг ошибся. Только смерть. Я и она, в конце пути.

Впрочем, есть еще кое-кто.

Его лица не видно, но голос мне знаком. У него в руке нож — древний, с изрезанной вязью рун рукоятью. Лезвие блестит, и на нем танцует отражение огня. Он шепчет заклинание, а я стою. Жду. Чего? Бежать бы, но ноги стали ватными. Болит под ребром и в виске пульсирует. На запястьях порезы — неглубокие, потому что глубоких не нужно, кровь несущественна, не в этот раз. Это лишь часть ритуала, дань давно погибшим богам. Погибли ли они?

Страх ползет по комнате, нависает с потолка липкими каплями. Он воняет, и я вдыхаю этот запах вместе с серым дымком благовоний.

Жертвенный камень зловеще отблескивает, словно говорит: никуда тебе от меня не деться. Здесь ты и умрешь. Но я не хочу умирать! Не хочу думать, что это конец, что завтра для меня не наступит, я не увижу тех, кого люблю, а они не увидят меня.

Страху плевать на мои мысли, как и тому, кто бубнит себе под нос заклинание на древнем, давно забытом языке. Он поднимает голову, но тьма все еще держит в заложниках его лицо. Шаг ко мне, и я замираю. Внутри холодеет от его выверенных, бесстрастных движений. Он сильный, и мне его не одолеть. Я пыталась… Не помню, кажется, кто-то пострадал… Или нет? Неважно. Он идет ко мне плавно, я пячусь к камню, и ощущаю его холод. Ладони — липкие от крови — скользят по его гладкому боку.