Дженис Харди - Синее пламя

Я бежала изо всех сил. Я добралась до половины пути, когда солдаты схватили меня за руки и оттащили, ноги скользили по полу.

Герцог подошел и схватил меня за челюсть, поворачивая к себе. Кожу покалывало под его пальцами.

Святые! Он был Забирателем!

Герцог сжал сильнее.

— Хватит. Я не…

Я напрягла ноги и ударила его в грудь. Солдаты отпустили меня, и я упала на пол следом за герцогом. Я поползла к диску, но руки схватили меня снова.

— Будьте готовы, если она передаст, — сказал он солдатам, Виннот помог ему встать. Как только он был на ногах, он отбил руку.

Передача ушибленной спины вряд ли меня спасет.

— Я много денег потратил на поиски тебя, Преобразователь, — он сверлил меня взглядом. — Будь хорошей девочкой и слушайся меня.

— Я никого не слушаюсь, — я старалась звучать зло, но внутри все сжималось. Забиратель. Он делал такие ужасы с другими Забирателями. Это не должно было меня удивлять, он делал ужасы со своими людьми.

Он оскалился, явно пытаясь улыбнуться.

— Будешь, — он повернулся к Винноту. — Присоединяй ее.

— Да, сэр.

— Люди устали вас слушать, — вопила я на герцога, солдаты тащили меня к оружию. — Мы устали страдать, чтобы вы могли все украсть у нас.

Герцог смотрел на меня, словно обнаружил меня раздавленной своим сапогом.

— Это вы у меня воруете. Это была наша земля, наши шахты, пока мой прадедушка не раздал все. Три территории были землями басэери, они будут ими снова.

— Никогда!

Солдат разрезал веревки на моих руках, еще два солдата крепко держали мои руки.

Один прижимал сапог к моим ногам, чтобы я не ударила. Солдаты прижимали меня к каналам, как других Забирателей, прикованных там. Я боролась, высвободила ногу, но она беспомощно скользила на каменном полу. Кожу покалывало, оковы обхватили мои запястья.

— Подчинись, — сказал Виннот. — А мы ждем.

Все тело начало покалывать, ощущение было таким, когда я готовила себя исцелять. Оно было не только в руках, но во всем теле, двигалось волнами. Порывы меняли направление, задевая то живот, то руки. Пальцы болели от необходимости толкнуть, но у меня было мало боли.

— Что со мной происходит? — спросила я. Больше вопросов было в голове, но желания спрашивать угасало. Я знала, что нужно задать их, хоть слова с трудом давались мне.

Боль покалывала на коже. Диск пытался втолкнуть ее в меня. Я боролась, отталкивала ее, но не могла ощутить пинвиум под руками. Я ощущала письмена, что скрывались там.

Герцог уже не ухмылялся.

— Почему она не подчинятся?

— Я же говорил, нужно ждать. Она старше и сильнее остальных, — Виннот поднял блокнот. — Можешь описать, что ты чувствуешь? — спросил он у меня.

— Сильную злость, — я плюнула и попала по его щеке. Он вытер слюну, словно такое случалось каждый день. Я разозлилась сильнее, туман рассеивался в голове. Боль стала горячей, пробиралась в меня, но я боролась. Каждый укол хотел подчинить меня Винноту. Боль делала нас податливыми.

— Удивительно, — сказал Эркен. — Сколько там боли?

— Мы не знаем, — сказал Виннот, следя за мной. — В записях, которые мы нашли с ним, отмечено, что оно поглощает боль с тех пор, как был добавлен пинвиум, как вы видите по вкраплениям. Я исследовал его и искал способ опустошить или высвободить хоть часть боли, сделав оружием, но не получалось. Нужен был кто-то, управляющим прибором. И потом я услышал о способности Преобразователя вспыхивать пинвиумом, о ее иммунитете. И я решил сосредоточиться на этом и превратить диск в большую вспышку.

— Я знала, что на что-то сгожусь, — я боролась, удерживала гнев и ненависть, ощущение себя. Отгоняла боль, чтобы разум оставался моим.

Виннот рассмеялся, словно был удивлен, что я еще говорю.

— О, да. Ты — курок, что заставит этот прибор работать. Без тебя он не вспыхнет, — он снова рассмеялся. — По крайней мере, не так.

— Я… вспыхну, — как только коснусь. Я прижала пальцы к серебристо-голубому металлу и попыталась представить одуванчики, но не могла сосредоточиться. Я смогу сделать это. Я должна. Нужно лишь вспыхнуть пинвиумом. Сосредоточиться. Просто…

…столько боли… так много боли… слишком много боли…

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ:

Боль стала огнем, огонь — льдом, лед вернулся к боли. За болью, жаром и холодом я ощущала, как что-то корчится, что-то кричит.

А потом поняла, что это я.

Я выла в голове, но другие молчали. Я ощущала их. Отчаяние, боль, страх. Подчинение. Я плакала с ними, боль двигалась через нас снова и снова, заставляя сдаться.

Голос донесся сквозь боль.

— Ты — мой курок.

Я ненавидела этот голос. Я качала головой, но не чувствовала, чтобы тело двигалось. Я кричала «нет», но звука не было.

— Сэр, может, стоит дольше воздействовать на нее прибором. Она нужна нам подчиненной.

— У меня есть власть. Посмотри на нее.

— Лучше оставайтесь за защитной стеной.

Гнев поднялся выше боли, и мысли стали ясными. У меня уже не было тела, но был разум, хоть он боролся с приказом подчиниться, сделать то, что хотел герцог. Я собрала себя в тесной точке между сердцем и желудком, где я всегда носила собранную боль. Меня было немного, но это была я.

Я копила это.

Голос вернулся.

— Ты — мой курок.

Я молчала и ничего не выдавала. Хотела сказать «да» и раскрыть все. Нужно было согласиться, служить, это тянуло меня, словно боль, что тянула пальцы.

Я отгоняла боль. Я не подчинюсь. Они не сделают меня уступчивой. Мой разум был сильным.

Разум был моим.

— Ты — мой курок.

Я хотела согласиться, но гнев, который пробудил голос, затыкал меня.

— Почему она все еще борется?

— Сэр, я говорил, что потребуется время.

— Не так много. Мятеж ухудшается. Это идеальная возможность для полной проверки.

— Мы не можем давить на нее так сильно, пока не знаем…

— Ты — мой курок! Мой, слышишь? Мой!

Я подавила боль и улыбнулась.

Боль была постоянной, руки и ноги все время покалывало, но низкое пульсирование было новым. Оно было не сильным, не было связано с моментами тишины перед возвращением боли. Пульсирование было связано с криками.

Диск пытался поглотить меня. Стучался в мой разум и душу, требовал впустить.

Нет.

Я боролась, заставляла пальцы отпустить и вспыхнуть, остановить тех, кто просил меня делать то, чего я не хотела. На миг я ощутила движение.

Нет, не движение. Давление в плечах. Туда-сюда. Меня трясли.

— Ты — мой курок! Скажи это! Ты — мой курок! Ты. Мой. Курок.

Боль двигалась. Я боролась, но она пробралась внутрь, растеклась вокруг скрытой меня. Необходимость подчиниться подавила гнев, что оберегал меня. Не так долго я боролась. Моя воля угасала с каждым ударом боли, пока…

— Я… ваш… курок.

— Ура!

— Пусть постоит дольше, проникнется. Нам нужно, чтобы она была податливой.