Игорь Семёнов - Катавасия (СИ)

- Хлеб да соль, хозяин! Гой еси, люди добрые!

Двое прошли к столу, третий, высокий стройный молодец, кинул под ноги шапку, тряхнув смоляными вьющимися волосами, кликнул звонко:

- Тарас! У меня ныне праздник, всех угощаю! - рассмеялся белозубо, - волоки пива, мёду всякого, на столы мечи всё, вскоре ещё народ придёт! Гулевать станем!

Вяз окликнул вошедшего:

Базлай! С чего гуляешь? Где трое дён пропадал, какой леший в этот раз носил?

Парень расхохотался, ударив ладонями о колени:

- Ну, братцы, и не поверите! Сидел я тогда тут же, у Берковича. Так забежал, пивка хлебнуть, только с воротной стражи сменился, как был, в броне, при мече. И - ни в одном глазу, как стёклышко был. Да и маманя вскоре ждала, тын во дворе подправить. Она меня, кажись, в какой уж раз женить собралась. И подсаживается тут ко мне дедок незнакомый, вроде как и не нашенский, не Славгородский. Сам маленький, а бородища дли-и-инная, он ей заместо кушака оборачивался. И лопоть странная: не рубаха, не свитка, а леший что разберёт, да ещё и до пяток, ни узора, ни вышивки, и цвет пакостный - тёмно-синий, почти чёрный. А на ногах - валенки. Ну, думаю, ладно, разный народ по свету бродит, человек немолодой, ноги и мёрзнут. Так вот: подсаживается эдак он ко мне и ти-и-ихоньким таким голоском говорит: "Мил человек, не угостишь ли пивком, поиздержался, мол, платить нечем?" А мне что, жалко что ль? Ставлю ему кружку, сулею подвинул, каши у Берковича попросил, кабанчика. Ну, значица, сидим мы с ним, пьём-едим. И так он завлекательно почал про дальние земли рассказывать, где, мол, только и не бывал, разве что в вирий не заглядывал! Я уши и развесил. Тут ещё развезло меня маленько, каюсь. Да и как иначе, коли всю ночь не спал. И он тихохонько баит, ласково, словно бы баюкает. Я ажно глаза прикрыл. Открываю глаза: нет дедка! Оглянулся туда-сюда, а он уж в дверь крадётся. Добро, что я по кушаку лапнул: калитки-то и нет! Упёр, тать! Я за ним во двор, задержался ещё, Берковичу крикнул, что вернусь, мол тут же. А чего? Я-то думал, куда дед от меня уйдёт? Выхожу, а он, змей, свитку свою распустил, и эдаким филином лететь собирается. Колдун! Я с крыльца - шасть! Он уж поднялся, одна борода распоясалась, по кладям метёт. Я за неё и ухватился, думал к себе подтянуть. А он, колдун этот, сильный оказался. Меня, значит, как потащит вверх, чуть сапоги не слетели. Во, думаю, дела! Ухватился покрепче, бороду-то на руки намотал, а выше по ней взбираться боюсь. Летим-то уж высоко, чуть не под облаками. Думаю, как брякнемся оба, разбирай потом, люди добрые, где чья косточка валяется! Ничего, держусь, лечу, даже интересно стало. А он, змей, голову наклонит, и грозится: "Отпусти, мол, бороду, дурак, а то до Киева донесу, там о Лысую гору и шмякну, одно, мол, мокрое место останется!" Не, думаю, коли отпущу, так и тут разобьюсь, а коли выдержу, так, может чего и выйдет. Да и Киев погляжу по случаю, или ещё какие земли. Жалко только, что маманя, думаю, беспокоиться станет, ещё решит, что князь опять в поруб запер. А сам ему и говорю: "Нет, вырюга мерзкая, касть летучая, покуда калитку мою с серебром не отдашь, с тобой вдвоём летать станем. Всё одно, - говорю, - когда-нибудь, да утомишься, тогда и на землю сядешь, тут я с тобою и разберусь. А он, гад, всё летит, и летит, и словами чёрными ругается, Словно бы и не он вовсе у меня покрал, а я у него. А сколь летим, далеко ль залетели, то и не ведаю вовсе. Тут как раз над рекой пролетали, гляжу: внизу калики перехожие сидят. Дай, думаю, спрошу, далеко ли ещё до Киева. А они мне: не знаем, мол!

Каурин почему-то обиженным тоном перебил:

- То не калики были, это мы сидели, твой дед ещё валенок посеял!

Базлай обрадовался:

- Вы? Вот здорово! Я ж вам кричал, помните, что, мол, в Синегорье будете, так заходите! За то выпить надо! Нечай, ещё мёду тащи, не жалей. И ещё, а то забуду: я вас на свадьбу зову, женит всё-таки меня маманя, на вторую седмицу серпня играть будем. Чтоб все пришли! Даже раньше приглашаю: заручины у нас скоро!

Вмешался Вяз:

- Руслан! Ты невесту-то свою хоть видел, или тебе маманя после покажет, чтоб опять не сбежал куда?

- Видел! Маманя и показала. И говорили мы с ней, и на вечёрки ходили вместе. Да ты её, небось, знаешь! Изяслава-кузнеца дочка - Алёнушка. Ой, братцы, и лапочка! Как глянул на неё, так ажно в груди зашлось! Соболюшка, лебедь белая!... А всё ж боязно.

- Чего боязно-то? - усмехнулся подошедший поближе Беркович, - Сам же говоришь: аж сердце зашлось!

- Как чего? - искренне поразился Руслан, - Жениться боязно. Вы, братцы, сами посудите: ныне я вольный козак, хочу - ем, хочу - сплю, хочу - в корчму иду. Службу княжью отбыл - и гуляй! А с женою? Мне ж при ней почесаться страшно будет, вдруг дурнем сочтёт, невежею каким. А, представьте, сидишь себе с женой, сидишь, а тут - трах, живот свело. Оно, конечно, со всяким бывает, да только сейчас случись такое - встал да пошёл, и все дела! А при жене? Ей же чего-то сказать надобно, объяснить, чего это я вдруг с места сорвался, куда бегу. И что я ей скажу? Извини, мол, душа моя, лапочка, по нужде приспичило? Так? Да у меня язык на такое не повернётся! Я лучше до службы потерплю! А ежели не смогу, тогда как? Это одно только, а сколь таких мелочей? Не-е-ет, боязно мне! А ещё как представлю, что мне с ней всю жизнь вековать!... Ладно, покуда молод я, покуда силы есть. А потом? Я вообще до старости доживать боюсь. Как представлю себя дряхлым да немощным - мурашки по коже бегут с кулак величиной! А если жена рядом. Вы только представьте: смотрит она на дряхлого старикашку, вспоминает меня нынешнего - молодого, сильного. Ведь такая тоска её возьмёт!

- Так ведь и она старой будет, чудушко, - подал голос один из калик.

- Так что с того? Она ж всё одно меня молодым вспоминать станет, сравнивать. А, не попусти боги, калекой останусь? Так ей тогда ещё и с уходом маяться. Или, того не лучше, вдовой останется с детьми малыми. Ну, допустим, найдётся человек, женится на вдовушке. А детям-то каково будет. Какой ни будь человек добрый, а всё ж родного отца никто не заменит. Опять же, по мне всё одно, горевать не перестанет. Вот такая сумятица в душе и получается. А с другой стороны, я ж понимаю, что род свой продолжить должен, чтоб не зазря на свете прожить. Деревьев я уж не одно посадил, дома тож строил, а вот сынов покуда у меня не было. Выходит так. Что жениться всё ж надобно.

- Слышь, Базлай, а ты хоть любишь Алёну свою наречённую? - спросил Беркович.

- А то как? Как такую не полюбить? Нашёл тоже чего спрошать!

- А она тебя?

- Да вроде тоже, - Базлай смутился, - говорила, что любит.

- Тогда и раздумывать нечего! Женись, а мы погуляем! Пора уж, как-никак двадцать шестую весну встретил.

- А про страхи свои забудь! - подхватил Вяз, - Я вон, поране твоего оженился, а ни разу не пожалел. Смотри только, как в позапрошлый год, не учуди.