Анна Замосковная - Жена из другого мира (СИ)

От неё исходили волны счастья, запах новой одежды и прогретых солнцем волос, смешанный со странными ароматами этого мира.

Как покупка одежды могла подарить столько счастья?

Может, я не мог понять этого потому, что одежду мне шили на заказ или извлекали из гардеробной сделанные для других костюмы?

Или дело в самой одежде? Она была необычна даже для этого мира, в котором слишком много едва прикрытых женщин, чтобы я смел отрывать взгляд от смартфона, пока мы перемещались по улице.

Жена прижималась ко мне такая счастливая.

— Может, и мне что-нибудь подберём? — робко предложил я. Она заглянула мне в лицо. Я тихо продолжил: — Ну, тебе так нравится эта одежда, мне хочется иметь что-нибудь такое…

— Д-да, конечно, — не сводя с меня удивлённого взгляда, жена потянулась назад в магазин.

***

Одежда способна сильно изменить впечатление о человеке.

Я считала Лавентина милым.

Только одев его в чёрную кожу, я осознала, что он просто умопомрачительный.

Нет, в самом деле: и стать, и ширина плеч, и… всё при нём. И ноги шикарные, и задница крепкая. И вообще со всех сторон просто… конфетка. Мороженка. Ведро мороженого. Тонна конфет.

Удивлённо заломив бровь, он разглядывал себя в зеркало.

Сердце учащённо колотилось, внутри всё оплавлялось. Я сглотнула.

Прикрыла глаза, силясь выбросить из головы этот потрясающий образ, но он уточнил:

— Мне идёт, да?

Открыла глаза.

Лавентин, что же ты такой…

— Да. Очень. — Ему надо накупить вещей. Пусть даже он будет носить их только дома. Но надо. Просто чтобы у меня время от времени случался эстетический оргазм. — Иди в примерочную, я сейчас ещё принесу… чего-нибудь.

Продавщицы впились взглядами в его широкую спину.

— Моё, — пророкотала я.

И схватила с полки ещё косуху. И жилетку кожаную. И штаны. Пару ошейников кожаных прихватила.

Ввалилась в примерочную, где Лавентин сидел на высоком барном стуле и распутывал шнурки высоких ботинок. Косуха слегка приподнялась, в воротнике чёрной майки просматривалась бледная кожа шеи.

Свалив одежду на полочку, я расстегнула ошейник с шипами. Нет, это, конечно, больше шутка, ну просто забавно посмотреть на длора в ошейнике. Лавентин спустил ногу, доверчиво глядя мне в глаза, пока я тянулась к нему кожаной полоской. Пальцы соприкоснулись с его горячей шеей, через подушечки пальцев передался заполошный стук его сердца.

И взгляд Лавентина такой доверчиво-растерянный.

Я слепо нашаривала позади его шеи застёжку ошейника, но не попадала в пряжку. Сердце заходилось. И руки дрожали.

А Лавентин всё смотрел — невероятно милый и притягательный. Его глаза потемнели. Я наклонилась, надеясь, что так будет удобнее застегнуть ошейник, но… Да сдалась мне эта побрякушка! Качнувшись вперёд, я поцеловала Лавентина.

Он шумно выдохнул через нос, притягивая меня, прижимая себе. Я вдруг обнаружила себя оседлавшей его колени, обняла его за шею. И вроде целоваться умела, а от этого поцелуя задыхалась, сбивалась, млела слишком сильно, чтобы следить за техникой. И в общем-то не понимала ничего, кроме одного — это невероятно упоительно прекрасно, словно мне снова пятнадцать и гормоны зашкаливают, и восторженный романтизм хлещет из всех щелей.

Слишком, ненормально хорошо для просто поцелуя.

ёгкий скрип кожи, фейерверки в крови, жадные губы, руки словно везде и дрожь тел. Когда, наконец, разорвали поцелуй, тяжело дышащие и трясущиеся от возбуждения, я ничего не соображала.

Просто смотрела в потемневшие глаза Лавентина. Он прижимал меня так крепко, что я чётко ощущала рельеф его тела и не удержалась, потёрлась о него. Если бы стул не стоял в самом углу — точно бы обвила Лавентина ногами, насколько бы плотно их ни облегали кожаные штаны.

Лавентин потянулся ко мне, ловил губы, и я то наклонялась, то приподнимала голову, желая и страшась урагана чувств.

С ума сойти… Наклонилась, пальцы Лавентина пробежали по шнуровке корсажа, по обнажённым лопаткам, запутались в волосах на затылке. И голова кружилась, словно я падала и взлетала, и не всегда могла понять, где верх, где низ.

Жгучим контрастом было прикосновение плеча к холодному зеркалу. Миг отрезвления — и снова пьянящий экстаз поцелуя…

Дрожащие руки Лавентина оказались на моих плечах, и он мягко оттолкнул.

— Саша… — Прижался лбом к моему лбу, наши щёки горели. Тяжело дыша, зажмурился. — Не надо, так… трудно сдержаться.

Я сглотнула, сердце билось в горле, а в глазах темнело от возбуждения. Меня лихорадило, Лавентина тоже. И хотя он вроде как собирался остановиться, его ладони соскользнули с моих плеч и обвили талию.

— Ты ведь не собираешься меня отпускать, — сипло прошептала я.

— Оказывается, так обниматься очень приятно. — Он снова провёл руками по моей спине. — Восхитительно просто…

Сквозь розоватую пелену одурения до меня дополз смысл его слов, и глаза широко распахнулись:

— У тебя была с кем-нибудь близость?

— Конечно нет, — Лавентин выглядел возмущённым, — ты же моя первая жена.

Вспомнился Павел с его объяснениями, что тогда, в восемнадцать, он изменил мне из чистого любопытства, ведь ни с кем кроме меня не пробовал.

— Неужели тебе было неинтересно? — Я повела бёдрами. — Неужели тебе потом не захочется попробовать с другой женщиной?

Что я делала? Зачем? Но меня будто током пронзало желание прижаться к нему, обнажённой кожей к обнажённой коже, обвить ногами.

Снова зажмурившись, Лавентин торопливо прошептал:

— Близость — это всего лишь поступательные движения цилиндрического тела в полости. Конфигурации полостей бывают разными, что может привести к различиям в ощущениях, но они не настолько существенны, чтобы нарушать гармонию отношений и пятнать честь длора и свою совесть неблаговидными поступками.

Верилось абсолютно и беспрекословно, что он действительно думает так, что он может избежать соблазнов, потому что честь, потому что совесть, потому что…

Его покрасневшие влажные губы притягивали, я снова хотела целоваться, ощутить их тепло. И руки сами расстёгивали его косуху, и мысли были исключительно непристойными.

— Саша, — Лавентин перехватил мои ладони, прижал к своей груди, в которой бешено колотилось сердце. — Ты должна понимать, что… Если сейчас поддадимся соблазну, жить здесь ты не сможешь.

«Ну и что», — почти сказала я.

Зателебенькал в рюкзаке мой старый телефон.

Медленно-медленно накрыло осознание.

Браслеты.

Ещё немного, и мой оказался бы на мне навсегда.