Келли Барнхилл - Девочка, испившая Луну (ЛП)

Она сидела на полу своей клетки. Пальцы сами по себе находили бумагу. Пальцы сами по себе находили перо и чернила. Она не спрашивала, как это получилось. Она просто рисовала карту. Иногда она чертила её, так и не проснувшись. Приближался этот юноша. Она чувствовала, она слышала его шаги. Скоро он остановится и посмотрит вверх – и вопрос навеки застынет в его сердце. Она видела, как юность превращалась в ремесло, видела, как в нём загоралась любовь. Но она не в силах погасить вопрос.

Она сложила бумагу в виде сокола. Позволила ему отдохнуть на её широко раскрытой ладони. Видела, как он подрагивал – и запустила в небо.

Она смотрела в окно. Бумажная птица была странной. Она летала слишком быстро, она не была сложена должным образом. Бедняжка не выживет… Она приземлилась на землю – так сильно ударилась о землю у ног того самого юноши со шрамами на лице. Он замер. Наступил ногой на тонкую птичью шею. Сострадание или месть? Одно и тоже, впрочем.

Сумасшедшая прижала руку к губам – прикосновение пальцев будто свет, прикосновение пальцев будто бумага. Она пыталась рассмотреть его лицо, но оно вновь спряталось в далёкой тени. Разве это имело значение? Она знала его лицо лучше собственного. Она могла провести по кривизне его шрама в темноте. Она видела, как он замер, как поднял птицу, как смотрел на её рисунки. Она смотрела, когда он поднял голову, посмотрел на башню. Потом на небо. На землю. На лес. На карту.

Она прижала руку к груди, чувствуя, как её беспощадное горе расползается там, будто бы та чёрная дыра, пробитая в сердце, способная поглотить любой свет, сколько б его ни появилось. Возможно, так всегда и было. Её жизнь в башне казалась со стороны попросту бесконечной. Иногда она чувствовала, что до скончания миров будет в заключении.

И во время очередной внезапной вспышки она почувствовала, что что-то изменилось.

Её сердце шептало о надежде.

Небеса шептали о надежде.

Птица в руках юноши и взгляд его шептали о надежде.

Надежда, свет, движение. Надежда, слияние, сотворение. Надежда, тепло, объединение. Чудо. Тяжесть. Трансформация. Каждую ценность разрушают, каждую ценность созидают. Надежда. Надежда. Надежда.

Её печаль исчезла. Осталась только надежда. Она чувствовала, как излучает её – наполнила башню, наполнила город, наполнила весь мир.

И в этот же миг она услышала, как рыдала от боли старшая сестра.

Глава 17. В которой появляется трещина в орехе

Луна считала, что была обычной. Думала, что ей нравится это. Но всё казалось половинчатым.

Она была пятилетней девочкой – потом семилетней, потом, наверное, одиннадцатилетней.

На самом деле, это было прекрасно – так думалось Луне в одиннадцать. Она любила симметрию. Одиннадцать – это даже визуально казалось чем-то таким оборотным, но на самом деле числа смотрели в одну сторону и вели себя не так, как следовало. Она думала, она такая же, как и большинство одиннадцатилетних. Ведь её связь с другими детьми всегда ограничивалась тем, как бабушка посещала Свободные Города, и то, это были только те посещения, во время которых Луне было разрешено присутствовать. Иногда ведь бабушка путешествовала и вовсе без неё. И каждый год Луне казалось всё более и более яростным, раздражающим то, что её оставляли здесь одну.

В конце концов, ей было уже одиннадцать лет! С одной стороны – чётное, с другой – нечётное. Она была готова сотворить множество вещей сразу – она была всем этим одновременно. И ребёнком, и взрослым, самодостаточным поэтом, и известным инженером, и старательным ботаником, и даже драконом. А сколько можно было расширять этот список! Так что, её возмущало то, что её заставляли отсутствовать во время некоторых поездок. И она говорила об этом, заявляла часто – и очень громко.

Когда бабушка была далеко, большую часть времени Луна проводила в мастерской. Она сидела над книгами о металлах и горных породах, о воде, о цветах и мхах, о съедобных растениях и о животных, о биологии и о том, как ведут себя звери, о теории и принципах механики… Но любимыми книгами Луны были те, что говорили об астрономии. А ещё она так сильно любила сияющую на небесах луну, что могла обнять её руками и долго-долго петь красивую колыбельную. Ей хотелось собрать лунный свет в огромную миску и выпить его залпом. У неё был голодный ум, в ней полыхало любопытство, а ещё она умела и рисовать, и строить, и творить.

Её пальцы, казалось, существовали отдельно от неё самой.

- Видишь, Глерк? – воскликнула она, продемонстрировав механическую вещицу из полированного дерева, со стеклянными глазами, с крошечными металлическими ножками, прикреплёнными к туловищу. Он прыгал, он скользил, он добирался, он хватал… Он мог даже петь! А теперь Луна установила его рядом с собой, и маленький механизм перелистывал страницы книги, а Глерк морщил свой большой влажный нос.

- Он переворачивает страницы, - промолвила она. – Книги. Бывают ли механизмы умнее?

- Но ведь он просто листает их, хочет того он или нет! – вздохнуло чудище. – Это не то же самое, что читать книгу. И даже если б он задерживался и делал вид, что читает, это было бы не то же самое, что читаешь ты. Даже если б он мог на самом деле… Как это – подойти к странице и понять, о чём на ней на самом деле идёт речь? – на самом деле, он просто пытался немного её осадить. Разумеется, он был впечатлён тем, что она сотворила. Но, как он тысячу раз повторял ей, раз за разом, раз за разом, он не мог бы быть столь сильно впечатлён каждой внушительной вещи, которую она когда-либо за свою короткую жизнь умудрялась сотворить. В конце концов, сердце его и без того разрывалось и выталкивало его из старого мирка, впихивая в этот новый и страшный.

Луна топнула ногой.

- Конечно, читать он не может! Потому что он переворачивает страницу только тогда, когда я ему об этом говорю! – она скрестила руки на груди и посмотрела на болотное чудище так, что тому должно было захотеться отвернуться.

- Мне кажется, вы оба правы, - промолвил Фириан, пытаясь заключить шаткий мир. – Мне нравится глупое. И умное. Я люблю всё на свете!

- Тише, Фириан! – в один голос воскликнули девочка и болотное чудище.

- Это занимает больше времени – расположить механизм так, чтобы он переворачивал страницу, научить его этому, чем просто перевернуть её самой. Так почему бы тебе и вправду не переворачивать страницу самостоятельно? – Глерк беспокоился, потому что шутка зашла слишком далеко. Он обхватил Луну своими четырьмя руками, прижал её к своему верхнему правому плечу, но она закатила глаза и выскользнула из его рук.

- Потому что тогда не будет механизма, - в груди Луны что-то кололо. Всё тело её кололо. Весь день она была колючей, будто ёж! – А где же бабушка?