Наоми Новик - Выкорчеванная

— Значит, не соглядатай, — повторил он. — Просто дурочка.

Потом волшебник положил мне на голову руку и произнес:

— Tezavon tahozh, tezavon tahozh kivi, kanzon lihush.

Он не столько произносил слова, сколько напевал их словно песню, и по мере того, как они произносились, краски, время и ощущения возвращались в мой мир. Моя голова освободилась, и я отстранилась от его руки. Моя плоть постепенно оттаивала. Освободились руки, готовые за что-нибудь ухватиться, но ноги все еще оставались будто приклеенными к месту. Он схватил меня за запястья, так что, когда я наконец начала заваливаться, он удержал меня от полета.

Теперь я не пыталась сбежать. Мои только что освободившиеся мысли, словно наверстывая упущенное время, понеслись вскачь в дюжине направлений. Но если бы он хотел сделать мне что-то дурное, то не проще ли ему было оставить меня торчать столбом? И к счастью он перестал считать меня какой-то шпионкой. Я не понимала, зачем кому-то нужно за ним следить, тем более королю. Разве он не королевский волшебник?

— А теперь поведай мне, что ты делала? — спросил он. Его глаза все еще недоверчиво и холодно поблескивали.

— Хотела что-нибудь почитать, — ответила я. — Я не хотела… не хотела ничего портить…

— И так случилось, что ты решила прихватить для легкого чтения «Призывание» Люта? — в его голосе слышался язвительный сарказм, — и лишь по счастливой случайности… — Но перехватив мой встревоженный и недоумевающий взгляд, он поверил и замолчал, разглядывая с нескрываемым раздражением. — У тебя непревзойденный дар ко всяческим напастям.

Потом он нахмурился, глядя вниз, и я проследила за его взглядом до стеклянных осколков вокруг моих ног. Он шумно выдохнул воздух сквозь зубы и резко сказал:

— Приберись тут и ступай в библиотеку. И больше ничего не трогай.

Он ушел, а я направилась на кухню разыскивать ведро и подходящую тряпку, чтобы собрать осколки. Заодно я вымыла пол, хотя на нем не было и следа того, что на него что-то пролилось, как будто магия просто выгорела подобно ликеру на пудинге. Я без конца проверяла, дотрагиваясь и отрывая руку от пола, что он не продолжает тянуться следом за моими пальцами. И не переставала думать, почему он держит подобный пузырек на полке, а так же, не использовал ли он его на ком-нибудь еще. Стоит теперь этот бедолага подобно статуе, уставившись в никуда, не замечая проходящее время. Я поежилась.

Теперь я с величайшей осторожностью старалась ни к чему не прикасаться в этой комнате.

Когда я наконец взяла себя в руки и вошла в библиотеку, книга снова стояла на полке. Волшебник прохаживался, забросив чтение своей книги, оставив ее на маленьком столике. Когда я вошла, он снова нахмурился. Я оглядела себя: на подоле мокрые разводы от мытья пола, не считая того, что он едва прикрывал мои коленки. Рукава были и того хуже: я обрызгала их утром, разбивая яйца для завтрака и чуть опалила локоть, поджаривая тост.

— Пожалуй, начнем с этого, — произнес Дракон. — Не хочу при взгляде на тебя всякий раз расстраиваться.

Я прикусила язык, решив не извиняться. Если начинать оправдываться за свой вид, не придется останавливаться до конца жизни. Уже по тем нескольким дням, что я провела в его башне, я могла судить, что ему нравятся красивые вещи. Даже среди легиона его книг не было ни одной похожей друг на друга: все кожаные корешки разных цветов, обложки с застежками из золота и даже порой украшены драгоценными каменьями. Все, на что падал взгляд от крохотной чарки, выдутой из стекла, до картины в моей комнате были великолепны и расставлены на своих местах так, чтобы сиять без помех. Я была очевидной ложкой дегтя в бочке совершенства, но мне было наплевать. Я не навязывалась быть красавицей.

Он нетерпеливо подозвал меня ближе, и я опасливо шагнула навстречу. Он взял меня за руки и скрестил их на моей груди, поместив пальцы на плечи. — А теперь, vanastalem, — сказал он.

Я с молчаливым вызовом уставилась на него в ответ. Произнесенное им слово, как и другие использованные им на мне заклинания, прогремело в моих ушах. И я чувствовала, что оно жаждет слететь с моих губ и выпить мои силы.

Волшебник, больно впившись пальцами, схватил меня за плечо. Я почувствовала как каждый его палец словно прожигает своим жаром мое платье.

— Если я еще могу стерпеть неумеху, то бесхребетность не потерплю. Говори!

Я вспомнила, как была камнем. Что может быть хуже? Я вздрогнула и произнесла слово, очень тихо, словно мой шепот мог удержать его внутри: — Vanastalem.

Моя сила заструилась по телу и выплеснулась через рот. Там, где она меня покинула начал подрагивать воздух и принялся вихрем закручиваться вокруг моего тела. Я осела на пол в странной пышной юбке из шуршащего зеленовато-рыжеватого шелка. Она была словно бесконечной — окружив мою грудь и опутав ноги. Моя голова склонилась под весом изогнутой шляпы с вуалью из кружев, которая спускалась мне на спину, украшенная узором с цветами, обозначенными золотой нитью. Я равнодушно уставилась на сапоги Дракона из тисненой кожи, покрытые витиеватым узором в виде винной лозы.

— Взглянешь на тебя и продолжать колдовать не захочется, — произнес он где-то надо мной, недовольный своей работой. — Теперь хоть выглядишь получше. Посмотрим, сумеешь ли ты теперь сохранить приличный вид. Завтра попробуем что-нибудь еще.

Сапоги повернулись и удалились прочь. Полагаю, он уселся в свое кресло, вернувшись к книге. Не уверена до конца. Спустя какое-то время я выбралась из библиотеки на карачках, не поднимая головы, как была в этом великолепном платье.

Несколько следующих недель сплелись в одно целое. Каждое утро я просыпалась еще до рассвета и, лежа в постели под светлеющим окном, размышляла о побеге. Каждое утро, ничего не придумав, я тащила поднос с завтраком в библиотеку, и он произносил со мной новое заклинание. Если мне не удавалось остаться опрятной, а обычно такого не случалось, он сперва использовал на мне «vanastalem», а затем другое. Все мои домашние платьица исчезли одно за другим, а мою спальню словно небольшие горы заполонили громоздкие сложные платья, расшитые и украшенные так сильно, что могли стоять самостоятельно. Вечером я едва была способна выбраться из всех этих юбок самостоятельно, а в ужасных корсетах было совершенно невозможно дышать.

Меня преследовал болезненный обморок. Каждое утро я, шатаясь, плелась наверх к себе. Полагаю, Дракон сам готовил себе обед, потому что это определенно была не я. Провалявшись в постели до ужина, я обычно уже была в состоянии сползти вниз по лестнице, более из чувства собственного голода, чем от заботы о нем, и состряпать что-нибудь простенькое.

Худшее во всем этом было недоумение: за что он так со мной? По ночам, прежде чем погрузиться в сон, я вспоминала худшие сказки о вампирах и инкубах, высасывавших из девушек жизнь, и обещала себе утром найти способ сбежать отсюда. Разумеется, я не сумела. Единственным моим утешением было одно: я не первая. Я повторяла себе, что он проделывал все это с остальными до меня, и они выдержали. Это не сильно помогало. Десять лет казались мне бесконечностью, но я хваталась за любую возможность, которая могла бы хоть немного облегчить мою участь.