Наоми Новик - Выкорчеванная

Его хватка на моих руках усилилась. Он не смотрел мне в глаза. Какое-то время он молчал, но наконец хрипло ответил:

— Нет.

И вдруг он притянул меня к себе. Его губы оказались сладкими, лихорадочно-обжигающими, прекрасными, отнимающими память. Мне больше не хотелось о чем-то задумываться. Очаговое дерево вспыхнуло с трескучим ревом и исчезло. Все что осталось — это жар его ладоней, скользящих по моим замерзшим обнаженным рукам, заставлявший меня дрожать еще сильнее. Одной рукой он обхватил меня и сжал в объятьях. Другой он провел по моей талии, приподнимая мою свободно висящую блузу. Я вынула руки из рукавов и пригнула голову, освобождаясь от нее. Мои волосы рассыпались по плечам. Он издал стон и зарылся в них лицом, целуя меня сквозь спутавшуюся гриву — в шею, плечи, грудь.

Затаив дыхание, счастливая и переполненная невинным страхом я вцепилась в него. Я не догадывалась, что он так сделает, но он облизал языком мой сосок и обхватил его губами. Слегка вздрогнув, я вцепилась в его волосы. Наверное, вышло больно. Он отстранился, остудив мою кожу внезапным приливом прохлады, и тихо произнес низким голосом с оттенком почти отчаяния, словно хотел обругать меня, но не может: «Агнешка».

Он повалил меня на кровать, перекатившись наверх и вжав меня в подушки под собой. Я схватилась за его рубашку и резко рванула. Он выпрямился и стащил ее через голову. Пока он задирал невероятно бесконечную вереницу моих юбок, я откинулась, запрокинув голову, разглядывая балдахин. Я почувствовала отчаянное желание, ждущее его прикосновений. До сих пор я пыталась не вспоминать тот ошеломительный, великолепный миг, когда его палец скользнул между моих ног… но, ох, я помнила. Он провел по мне костяшками пальцев и то же сладкое ощущение посетило меня вновь. Я задрожала всем телом, сильно, и инстинктивно сжала его руку бедрами. Мне хотелось сказать ему поспешить, остановиться, и то и другое одновременно.

Занавески упали и закрылись. Он нагнулся. Блеск его глаз был единственным светлым пятном внутри темного пространства под балдахином, и он настойчиво смотрел на мое лицо. Он ещё мог двигать пальцем, чуть-чуть. Он коснулся меня всего раз. По моей гортани взобрался звук, то ли вздох, то ли стон, Саркан наклонился и поцеловал меня так, словно хотел проглотить его целиком, поймать этот звук своим ртом.

Он снова пошевелил пальцем, и я расслабилась. Он взял мои бедра и раздвинул их и закинул мою ногу себе на талию. Все это время он не переставал наблюдать за мной голодными глазами.

— Да, — произнесла я нетерпеливо, пытаясь двигаться вместе с ним, но он продолжал ласкать меня пальцами. — Саркан.

— Думаю, будет уместно попросить немножко потерпеть, — сказал он, блеснув темными глазами. Я в ответ посмотрела на него, но тут он коснулся меня снова, нежно, погрузив в меня пальцы. Он провел длинную черту между моими бедрами, снова и снова описывая ее, делая оборот в верхней точке. Он задавал мне вопрос, смысл которого я не понимала, пока не узнала ответ. Я, выгнувшись, напряглась и взмокла в его объятьях.

Сотрясаясь, я рухнула на подушки. Прижав к лицу, к влажному лбу взъерошенные волосы, я выдохнула: — О! О!

— Ну вот, — произнес он, чрезвычайно довольный собой. Я села и толкнула его на спину на другой конец постели.

Взявшись за пояс на его штанах — он до сих пор был в них! — Я произнесла: «Hulvad». Они рывком растаяли в воздухе, и я зашвырнула следом за ними свои юбки. Он лежал подо мною совершенно обнаженный, длинный и худой, с внезапно прищуренным взглядом. Он обнял мои бедра руками, и ухмылка слетела с его лица. Я взобралась на него сверху.

— Саркан, — произнесла я, задержав на языке дым и грохот его имени как приз, и скользнула на него сверху. Он закрыл глаза, напрягшись, словно от боли. Все мое тело по ощущениям обрело прекрасную тяжесть. Удовольствие все еще расходилось внутри меня широкими волнами, сродни тугой боли. Мне нравилось ощущать его глубоко внутри себя. Он несколько раз длинно и неровно вздохнул. Его пальцы крепко впились в мои бедра.

Я оперлась о его плечи и, покачиваясь, двигалась на нем.

— Саркан, — повторила я, прокатывая на языке, исследуя все потаенные уголки, прячущиеся в глубине частички, и он беспомощно застонал и выгибаясь подо мной. Я обняла его, обвив ногами, и он, крепко прижав меня к себе, опрокинул меня и вжал в постель.

Я лежала, переводя дыхание, тесно прижавшись к его боку, чтобы не свалиться с узкой кровати. Погрузив руку в мои волосы, Саркан лежал, уставившись на балдахин с таким странным видом, словно не помнил, как все вышло. Мои ноги и руки отяжелели, стали вялыми, и чтобы двинуть ими нужно было бы пользоваться краном. Я положила на него голову и наконец спросила:

— Почему все-таки ты забирал нас?

Он бессмысленно перебирал мои волосы, распутывая колтуны. Рука замерла. Спустя миг он вздохнул, обдав дыханием мою щеку:

— Вы привязаны к долине. Все вы, кто родился здесь и вырос, — ответил он. — Она вцепилась в вас. Но это же в свою очередь создает собственный канал, и я мог бы выдавить через него часть силы Чащи.

Он поднял руку и провел над нашими головами. За его ладонью появился тонкий серебристый узор: схематичная версия рисунка в моей комнате, карта с пролегающими через долину каналами волшебной силы. Они следовали вдоль длинной яркой линии Веретянницы, все ее малые притоки шли с гор. На месте наших деревень и Ольшанки горели звездочки.

Каким-то образом эти линии меня не удивили. Такое чувство будто подспудно я об этом знала всегда. Всплеск воды в Двернике на деревенской площади вслед за ведром, опущенным в глубокий колодец, летнее журчание быстрого течения Веретянницы. Они полны волшебства, силы, готовой для использования. Поэтому он перерезал подпитывающие каналы, чтобы отобрать побольше до того, как Чаща могла бы прибрать к своим рукам.

— Но зачем тебе одна из нас? — спросила я, все еще озадаченная. — Ты бы мог просто… — Я сделала хватающий жест рукой.

— Не привязавшись сам к долине не могу, — ответил волшебник так, словно это объясняло все на свете. Я замерла. Во мне росло недоумение. — Не стоит тревожиться, — сухо добавил он, полностью неверно меня поняв. — Если мы сумеем пережить следующий день, то найдем способ избавить тебя от этого.

Он убрал руку от серебристых линий, попутно стерев их. Мы больше не говорили. Я не знала, что сказать. Спустя некоторое время его дыхание у моей щеки выровнялось. Плотный бархатный занавес скрывали нас ото всего мира, словно мы лежали внутри его зашторенного сердца. Я больше не чувствовала крепкой хватки страха. Вместо этого я ощущала боль. В глазах пощипывали слезинки, горячие и жгучие, словно хотели смыть соринку, но их усилий было недостаточно. Было почти жаль, что я поднялась сюда.