Ирина Северная - Безупречный элемент (СИ)

Фреда прикусила губу, застонала, бедра ее плавно задвигались в заданном его пальцами ритме.

— Если только этого не сделают мои пальцы… мои губы… мой язык. И ты снова готова для меня… — шептал он, прижимаясь губами к ее пылавшему лицу. Не прекращая ласки, он взял свободной рукой ее руку и положил на свою возбужденную плоть. — А я готов для тебя… Чем не магия? Не волшебство создает это, а мы, наши тела, наше возбуждение, наше обоюдное желание создают волшебство. Это действительно магия. Бессмертная и всемогущая.

Рейн прервал ласку, и Фреда нечетко, как сквозь марево расплавленного воздуха, увидела, как он поднес блестевшие от ее влаги пальцы ко рту и медленно облизал, не сводя с нее глаз.

Потом подхватил Фреду и легко переместил, усадив на себя. Они смотрели друг на друга, когда она привстала, взяла в руку его напряженный член, направила в себя и, соединившись с ним, начала плавно двигаться. В груди Вагнера зародился и сорвался с губ глубокий звук, похожий на выдох. Он обхватил бедра Фреды ладонями, включился в ритм, задвигался вместе с ней, направляя, словно в танце.

Фреда то возносилась куда-то на волне приближающейся кульминации, то снова погружалась в густой, как мед океан возбуждения, когда Рейн, чуть замедлял их общий ритм, почти замирал, не давая ей достичь вершины, а затем опять начинал подъем. Сладкая пытка, в конце концов, превратилась в переполнявшую ее, медленно текущую лаву блаженства.

Рейн подался навстречу, сел, прижимая Фреду к себе, глубже проникая в нее. Она ухватилась за него, чувствуя, как под ладонями перекатываются твердые напряженные мышцы его плеч. Одной рукой он поддерживал Фреду под бедра, второй убрал ее волосы, отклонил голову девушки чуть в сторону и уткнулся лицом в изгиб между шеей и плечом. Губы и язык заскользили по теплой бархатистой коже.

— Сделай же…это… — выдохнула она, и, положив руку на затылок Рейна, прижала его голову сильнее к себе.

Он укусил ее в момент, когда оргазм расплескался в ней ослепительным сиянием и бурной пульсацией, стал кипучей волной и жарким ветром, подхватил и унес куда-то, где она парила, ощущая себя живым сосудом, доверху наполненным блаженством.

Она не помнила или просто не поняла боли от укуса, а в какой-то миг, почувствовав лишь жадные ритмичные движения его губ и языка, и услышала его тихий стон наслаждения, с которым он пил ее.

Когда все немного успокоилось, и Фреда медленно опустилась из палящего марева в реальность, она увидела совсем близко перед собой лицо Рейна и его рот, испачканный ее кровью. Она облизнула припухшие губы и потянулась к нему.

— Я чувствую, как ты все еще пульсируешь там… все еще сжимаешь, ласкаешь меня своим телом… не отпускаешь… — прошептал он.

— А я чувствую тебя… И не хочу отпускать…

Он поцеловал её, страстно, ненасытно, глубоко. Потом отстранился.

— Смотри на меня, — сказал он и медленно приоткрыл рот.

Она заворожено наблюдала, как обнажились его белоснежные клыки, между влажных губ мелькнул язык, Рейн резко прикусил его, заставляя Фреду вздрогнуть всем телом. Его рот наполнился кровью, и Вагнер снова впился в ее губы поцелуем.

Она почувствовала густую влагу и движение его настойчивого языка, проникающего между ее губ. Рот Фреды наполнился, и она инстинктивно сделала глоток. И еще один, и еще: терпкий, чуть солоноватый вкус, непохожий ни на что…

Она глотала кровь Вагнера, а он целовал ее и поил собой и снова задвигался в ней, а она снова начала подъем туда, откуда не стала бы возвращаться, если бы только могла…

…Лео шагал первым во главе маленькой процессии.

Они не стали обходить ограждение между пляжем и парковкой, а двинулись напрямую. Эйвин с вполне осознанным и нескрываемым удивлением смотрел, как двое его спасителей перемахнули через полутораметровый забор, почти не опираясь на него, словно взлетели. Сам он смог только подтянуться на трясущихся руках и тяжелым мешком перевалить свое тело на другую сторону. Человеческая физиология заработала в полную силу, и когда его напористо усадили в салон старого обшарпанного Фольксвагена, юноша и не думал сопротивляться, а был занят тем, что усиленно стучал зубами и трясся от холода и пережитого стресса.

Высокий сел за руль, второй устроился рядом с парнем, и машина сразу двинулась к выезду с парковки.

— Ничего другого не нашлось, кроме этой колымаги? — проворчал сидящий рядом с Эйвином незнакомец, обращаясь к высокому.

— Кроме этой — ничего. Зато быстро и без проблем, — невозмутимо отозвался тот.

Не вникая, о чем идет речь, Эйвин почувствовал лишь смутное беспокойство. Больше всего ему сейчас хотелось свернуться в тугой комок дрожащей плоти и забыться сном часов эдак на тридцать. А лучше вообще больше не просыпаться.

Зубы Эйвина клацнули особенно громко, и оба его спасителя одновременно посмотрели на него. Высокий — в зеркало над лобовым стеклом с внимательным любопытством, а сидящий рядом с ним — с сочувствием.

Причем и любопытство, и сочувствие Эйвин определил чисто визуально, а не «хлебнул» чужих эмоций всем существом, как раньше. Он в самом деле ничего не чувствовал извне, если не считать ужасного дискомфорта, холода и полной разбитости. Но это были только его ощущения.

А куда его, собственно говоря, везут?

Юноша поднял тяжелую голову и посмотрел в мутное окно. На улице, несмотря на позднее время, заметно оживленней обычного, а город расцвечен огнями. Из кафе, мимо которого они проезжали, со смехом и криками высыпала группа людей.

— Что…там происходит? — проговорил Эйвин.

— Новый год называется. Праздник такой, — отозвался высокий блондин с водительского места.

Эйвин обессилено закрыл глаза и уткнулся лбом в стекло. Он всегда любил Рождество и Новый год. Традициями приемной семьи, в которой он воспитывался, свято соблюдались все праздники, и это укрепилось в молодом человеке, стало одной из тех вечных ценностей, которые хранятся особо бережно и передаются следующим поколениям.

Последние недели, пребывая в кошмарном омуте, он не замечал течения времени, вообще ничего, забыл обо всех праздниках, о традициях, о том, что помнил и ценил. Он оставил Линну одну в Новогоднюю ночь, а сам решил…

Эйвин заскрипел зубами и пару раз стукнулся лбом о холодное стекло.

— Худо тебе? — участливо поинтересовался сидящий рядом.

— Поганей не бывает, — еле ворочая языком, проговорил парень. — А куда мы едем?

— Наконец-то ты задал этот вопрос, — отозвался нахальный и длинноволосый. — К тебе мы едем, куда же еще.

— А…А откуда вы знаете…

— …где ты живешь? — закончил за него фразу высокий. — Давай сделаем так. Мы довезем тебя до дома в целости и сохранности, а там поговорим.