Лидия Евдокимова - Тёмное солнце

— Коэн… господин мой, — Киоми потрясла его за плечо. — о… чнись. Удар по голове дает такие симптомы. Но ты нам нужен здесь и сейчас.

— Да, — с трудом вспомнив имя этой женщины, ответил он, — Киоми. Я — Ветрис. Значит, сделаем так. Безымянные займутся зеленокожими. Горцы вмешиваться не будут, им важно, чтобы дошла Лаитан. Предательниц из ее свиты пока не трогай, избавимся от них позже. Как только со слугами Темного будет покончено, мои солдаты помогут тебе.

— Ты хотел сказать, твои братья? — прищурилась Киоми, и Ветрис почувствовал, как напряглись мышцы на ее руке.

— Да, мои братья, — кивнул Коэн, проклиная чертово Сердце, затянувшее с пробуждением настолько сильно. — Ночью. После полуночи.

Дорога показалась ей бесконечной. Немногочисленные выжившие уккуны сгибались под тюками провизии, воды и поклажи. Тхади шагали рядом, стараясь не вытягиваться в длинную цепь на узких переходах. Провожатые, припрятавшие поклажу караванщиков, молчаливыми тенями двигались вокруг, то пропадая, то появляясь рядом. Горные тропы сжимались и расширялись, ныряя в небольшие крытые переходы с естественными арками входов и выходов.

Лаитан, которая чувствовала себя, как побитая за брехливость горчавка, переставляла ноги, почти не глядя под них. Вследствие этого Медноликая дважды едва не сломала ногу, но была безжалостно выдернута Тайрат из опасных мест.

— Госпожа, — прогудела на ухо Лаитан жрица, когда в очередной раз уволокла ее от шаткой насыпи подальше, — Киоми больше не наша сестра. Я видела, как она делила ложе с варваром.

— С которым? — глупо спросила Лаитан. До неё запоздало дошло, почему глаза Тайрат расширились сначала, а потом сузились в подозрительно смотрящие щёлочки.

— С царём Долины, — осторожно пояснила жрица, держа ладонь на рукояти спрятанного клинка под одеждой. — Он уговаривал ее перейти к нему в свиту, обещая отдать одного из своих гвардейцев.

— Отлично же он своё семя не льёт, — плохо скрывая ревность и женскую обиду, произнесла Лаитан. Зрелая и опытная Тайрат жёстко усмехнулась. Кажется, в этом отношении у неё была женская солидарность. Лаитан отбросила со лба прядь волос, прилипших от пота. Впереди замаячил последний переход до места, где можно было заночевать. Останавливаться на привал в течение этого отрезка пути они не стали, слишком много времени было потеряно на схватки и плен.

— Сегодня ты должна лечь со мной рядом, госпожа, — шепнула Тайрат, завидев, как к ним придвигаются слуги из отряда Киоми.

— Измена обещанию варвара того не стоит, Тайрат, — отмахнулась Лаитан. Жрица уже откровенно обалдела, сама едва не угодив в расщелину ногой.

— Госпожа?

Лаитан не смогла сдержать улыбки, когда до нее дошло, что поняла в ее словах женщина. «Мне недолго осталось, я уже и так путаю себя с кем-то другим. Почему бы и не говорить то, что я думаю, а не то, чего от меня ждут?» — спокойно размышляла Лаитан.

— Отыщи мне мужскую одежду, — сухо приказала Лаитан, — с ночлегом мы разберёмся позже.

— Оружие? — деловито спросила Тайрат, когда охотницы Киоми почти были в зоне слышимости.

— Обязательно, — едва слышно шепнула Лаитан. И в этот момент Тайрат отстала от неё на пару шагов, а слуги Киоми, новой невыбранной госпожи Империи и Долины, приблизились к Лаитан. В глазах женщин пылала ненависть и превосходство одновременно.

— Не отставай… госпожа, — через силу выдавили они последнее слово, развернулись и ушли обратно поближе к Киоми.

— Я от вас теперь при всём желании не отстану, вы меня не тронете, — на губах Лаитан заиграла безумная улыбка, когда она придвинулась поближе к тхади. Шаман покосился на неё одним глазом, но Медноликая сделала вид, что не заметила его острого взгляда. Морстен маячил где-то за спинами своих людей. Лаитан шла, постепенно освобождая свой разум и пытаясь уложить в нем новые знания и открывшиеся вещи. Ей остро требовалось с кем-то обсудить это, но Ветрису она не доверяла с самого начала, Киоми ее предала, а другие жрицы и долинцы не поняли бы ее. Пришлось брести прокажённой и юродивой среди своих и чужих, надеясь, что безумие не затронет ее сильнее, чем уже начало.

В голове Морстена царил разлад. И Замок.

Правду говорят, что со временем все властители приобретают внутренний облик своего Замка. Все Темные, пока не кончался их жизненный путь, были циничны, любили подпустить шпильки в разговоре, задать неудобные вопросы, и все это — тоном, вызывающим раздражение. Но сейчас раздражение испытывал именно Гравейн, выслушивая многословие Варгейна Креса. Как понял Морстен, тот покончил со своими делами, до невозможности секретными, и теперь, нарушив собственные же слова, вынимал из Темного Властелина душу.

Бессловесный для окружающих диалог захватил почти все внимание, и Гравейн с трудом понимал, где находится реальность, а где разговор. Тхади, ехавшие рядом со своим повелителем, все понимали, и не трогали его без причины. На всех остальных участников экспедиции, ехавшей сейчас по относительно спокойной дороге, Морстену было и так начхать с вулкана. Кроме, пожалуй что, Лаитан.

— Я не понимаю, какое отношение имеет это все к тому, что происходит, — сжав зубы, подумал Морстен в ответ на очередную разрывающую виски болью череду картинок, образов, звуков и знаний, плотно укладывавшихся внутри его черепа. Казалось, что Гравейн мог почувствовать каждую извилину внутри головы, и они шевелились, словно кишки, набитые сверх меры и силящиеся переварить неожиданное обилие пищи. — Это случилось три тысячи лет назад! Твою же Тьму, зачем мне это сейчас?

— Не зная истории, лишаешься удовольствия не повторять чужих ошибок, — желчно ответил Замок. — Зная историю, делаешь свои собственные. Но это лучше, чем вести то личиночное существование, которое здесь называют жизнью. Отдохнул? Нет? Принимай еще информацию, тебе понравится. Это к вопросу о том, почему дварфы не любят верховую езду.

Очередной пакет знаний рухнул в Морстена, вызвав невольно сорвавшийся с губ стон. «Да когда ж это кончится? На кой мне вся эта древняя пыльная муть? — взмолился он неведомо кому. Тьма не нуждалась в молитвах, а прочие боги давно не отвечали. Возможно, никогда не отвечали. — Замок, что же ты творишь, у меня и так голова разбита».

— Значит, входить будет легче, — хохотнул Варгейн. — Слушай, ты на пороге величайшего и, пожалуй, единственного достойного приключения в жизни. Думаешь, я зря тебя пичкаю данными о заговорах, бунтах и восстаниях? Пару из них ты поднимал лично, и мое черное сердце кровью обливалось, когда я глядел на эту наивную возню в песочнице…

Гравейн тяжело вздохнул. Впереди маячили спины тхади, а за ними колыхалась пыль от растянувшейся по дороге колонны паломников к Отцу.