Лидия Евдокимова - Тёмное солнце

В юности это назвали бы жаждой подражания более успешной охотнице или умелой жрице, когда менее удачливые и красивые сверстницы одевались и украшали себя похоже на тех, с кого брали пример. Тем самым словно бы желая получить часть благ и внимания, отведённых их соперницам.

«Соперницам?» Мысль показалась Лаитан странной, но та волна негодования и протеста, взбухшего внутри, что затопила всю решимость и свела ее к простой неуверенности в себе, подтвердила неожиданную мысль.

Она стиснула зубы и посмотрела вокруг… Поблизости сидел только северянин, буравящий ее ненавидящим взглядом. Присмотревшись, Лаитан поняла, что Морстен смотрит куда-то за ее плечо. Оглянувшись и никого там не приметив, она снова уставилась в огонь, отгоняя глупые мысли. «Две с половиной сотни лет, а все еще не повзрослела, — подумала она, — или это лишь реакция на столкновение с чем-то, доселе неизведанным?»

Взгляд Морстена, упавший на Лаитан, а потом отправившийся дальше, вернулся к предыдущей цели. Прищурившись, и различая под балахоном очертания лёгкой кожаной брони, северянин сопоставил несколько фактов. Ритуальное омоложение раз в несколько столетий Матери Матерей, которое длилось до нескольких десятилетий. Прямое подчинение Лаитан или ее предшественниц к вертикали власти Золотого Колосса, а, следовательно, к технологиям передачи памяти. И неважно, каким путём это происходило — как у Морстена, вливанием чистых знаний, или как у Ветриса, который пробуждал память своей единственной и неповторимой личности в новом теле. «Представим на секунду, что Золотой Колосс занимает среднее положение между ними, — подумал Гравейн, удивляясь, как просто мыслить, когда у тебя достаточно фактов, и ты уверен в их достоверности. — Тогда наша Лаитан должна обладать памятью предков, но быть самостоятельной личностью!»

— Твою мать, Замок, — тихо прошептал он, невидяще глядя в огонь. — Твою мать!

«Не ругайся, — послышался слабый отголосок мысли бессмертного. — Это ничего не изменит. Ни того, что случилось задолго до тебя, ни того, что останется после. Если, конечно, что-то останется».

«Моя месть, все, чем я жил — это химера, — ввернул новое слово в разговор Морстен, закипая внутри. — Меня убила не Лаитан. Она «сбрасывала кожу», то есть появилась на свет, двести пятьдесят лет назад. И, даже если что-то помнит, все равно она — совершенно другой человек. И ведь она сказала мне об этом, но я даже не подумал сопоставить факты тогда. Да и не было мне до этого дела. Уже не было. Я чуть было не убил невиновную…»

«Невиновных тут нет, — Крес закряхтел, словно сдерживал смех. — Но она тоже вспоминала своих предшественниц не сразу. Процесс пошёл лавинообразно после встречи с тобой, ты послужил спусковым крючком. Так что она помнит, как убивала тебя. Но ты жив. И жаль, что не убил ее. Теперь все будет гораздо неприятнее».

— Да иди ты в зад уккуна, — со злостью проговорил Морстен, — опекун хренов.

«Детей надо опекать, — с непонятной грустью в голосе произнёс Варгейн, — а вы все — дети. Ловушка готова. Но я бы сильно не рассчитывал на нее, сразиться придётся».

— Никто и не собирается сдаваться без боя, — прошептал Гравейн, — папочка, блять. Всеобщий.

Замок затих, и ничем не проявлял себя.

Морстен осторожно распрямил согнутую спину, обильно смазанную едким зельем шамана, и встретился взглядом с Лаитан, наблюдавшей за ним от соседнего небольшого костра. Подумав, северянин решил, что общество страдающей примерно тем же заболеванием, что и у него, ему не претит. «Информация — та же болезнь. Чем ее больше, тем хуже живётся. Многие знания — многие печали», — усмехнулся он, припомнив старинную даже для Варгейна цитату. И приглашающе взмахнул рукой, указывая на место рядом с собой.

Лаитан, которая заметила сначала взгляд, а потом и услышала отголосок ругательства в свой адрес, сдвинула брови. Но жест, которым ее пригласили, как-то не вязался с вызовом на смертельный бой, и она решила подойти, опасливо косясь на веселье варваров неподалёку.

— Тоже ждёшь, что ночь пройдёт прекрасно? — с изрядной долей нервозности и излишней от того злостью спросила она, усаживаясь рядом. В этом освещении лицо властелина казалось другим. Чуть моложе, без шрамов, скрытых в тенях ночи, со светлыми серебристыми волосами…

Лаитан поймала себя на том, что в упор смотрит на северянина, с ужасом осознавая, что ее кошмар и видение, подаренное зверем, сбылись и сидят напротив. Северянин качнулся, и образ схожести потускнел, но не пропал, и Лаитан с трудом заставила себя отвести взгляд. Чувство того, что ее игра в переодевание каким-то образом вызвали дух прошлого, образ умершего, и дала ей возможность поиграть в ту себя, которой никогда не будет, пронзительно сдавило сердце. Будто можно было еще что-то сделать тогда или теперь. Однако, холодный взгляд властелина был мало похож на взгляд человека в видении, но общее в них было, безусловно.

Морстен усмехнулся, заметив нервозность и злобу в словах Лаитан. Несомненно, это защитная реакция, он сам только что сыпал проклятиями, как последний солевар. Теперь, когда Крес поделился осколками истинного происхождения некоторых вещей и секретами долгой жизни некоторых правителей, стало заметно, что она отличается от себя предыдущей, которая когда-то убила наёмника. Немного другие черты лица, иная линия челюсти, нос чуточку другой формы… Так могла бы выглядеть близкая родственница, сестра или кузина, или, может быть, дочь.

— Ночь будет жаркой, — сказал он в ответ, надеясь, что она поймёт намёк. — Те, кто так яростно празднуют, как эти долинцы, должны представлять, что, перебрав вина с пряностями, и споткнувшись о неудобно лежащего тхади во время похода в кусты, можно улететь со скалы в пропасть.

Говорить с родственницей своей убийцы было интересно, но почему-то сердце внезапно защемило странной тоской, словно он переживал по несбывшемуся не с ним. Другого сравнения Морстен подобрать не мог. Потому он, неловко замаскировав своё состояние кашлем и тыканьем веткой в дрова, проговорил, одновременно пытаясь найти источник этих эмоций в себе:

— Мы же не дети, Лаитан, и понимаем, как важно тепло одеваться, носить кольчугу под одеждой, и держать под рукой противоядия от излишней прыти, — он коснулся грубого меча тхади, лежавшего рядом с ним.

Медноликая, не произнося ни слова, подалась вперёд, подсела поближе и, наклонившись так, чтобы ее было видно только со спины, распахнула плащ. Под ним блеснули медные клёпки брони, а сбоку темным пятном показался короткий меч из имперской стали — явная работа мастера своего дела. Лаитан получила оружие из рук самой Тайрат, и теперь сильно подозревала, что это был ее меч, как охотницы и воительницы.