Яцек Пекара - Ловцы душ

Я убедился, что они опорожнили кубки, и вновь их наполнил.

– Пошли. – Кивнул я Давиду. – Добудь огонь и зажги свечу.

За комнатой, в которой мы разговаривали с Хоффентоллером (который сладко спал, посвистывая носом), находилась дверца. Давид отыскал нужный ключ, и мы спустились по лестнице. Свеча мерзко воняла, видно у Хоффентоллера не было денег на пчелиный воск, и он пользовался дешёвыми свечами из животного жира. Но, по крайней мере, она давала хоть какой-то свет.

– За коптильней, – зашептал мой помощник. Мы остановились перед солидными дверями из крепкого дерева.

– Посвети, – приказал я, склоняясь над замком.

В преславной Академии Инквизиториума нас учили разным вещам. Конечно, всё внимание было сосредоточено на том, что наиболее необходимо инквизитору: навыки чтения и понимания книг, распознавания демонов и следов тёмной магии, эффективной защиты от колдовства и дьявольских созданий, проведения допросов, как предварительных, так и квалифицированных, навыки боя голыми руками или с помощью кинжала или меча. Ха, целую книгу можно было бы написать о трудной и изнурительной учёбе в Академии, в которую попадали молодые ребята, после нескольких лет покидающие её в качестве квалифицированных инквизиторов. Наши мудрые учителя, однако, знали, что иногда инквизитору могут пригодиться и навыки преступника. Поэтому нас обучали трудному искусству вскрытия замков. Необходимый набор инструментов я всегда возил с собой, исходя из справедливого предположения, что лучше, чтобы он сто раз не пригодился, чем остаться без него в тот раз, когда он будет нужен.

Замок не был сложным, так что я быстро справился с работой.

– Останься здесь, – приказал я парню, забирая свечу из его рук.

Я толкнул дверь и вошёл внутрь. Потом осторожно закрыл её за собой. Я обвёл свечой вокруг, чтобы осмотреть помещение при свете мерцающего жёлтого огонька. Комната была небольшая, хотя и тщательно оформленная. Стены были завешаны коврами и шкурами, пол выложен волчьим мехом. Меня, однако, больше интересовала большая кровать с балдахином. Шторы были опущены, но на этой постели кто-то лежал. Я не видел человека, лишь слышал сдавленное дыхание, а кроме того чувствовал характерный запах старого, больного человека. Я поставил свечу на тумбочку у кровати, положил правую руку на рукоять кинжала, а левой медленно отодвинул занавеску. И увидел его. Он тоже смотрел на меня глазами, в которых не отражалась ни одна мысль, ни одно чувство. Он был стар, невероятно стар. Его исхудалое лицо напоминало мятый лист бумаги, на лысой, покрытой коричневыми пятнами, голове росли три пучка седых волос, благодаря которым он напоминал рогатого демона. Я опустил взгляд на лежащие на одеяле руки. Они выглядели, словно высушенные куриные лапки, и я был почти уверен, что тонкие кости сломались бы при одной попытке лёгкого касания. Я склонился над стариком.

– Ты меня слышишь? – Прошептал я. – Видишь меня?

Долгое время казалось, что он не замечает моего присутствия. Но потом он вдруг опустил веки. И сразу же снова открыл глаза.

– Ты Маурицио Хоффентоллер? – Спросил я. – Тот, что вернулся из Святой Земли?

В этот раз он моргнул гораздо быстрее, чем прежде.

– Иисусе Христе, – Проворчал я. – Значит, это правда.

Конечно, по-прежнему это всё не имело никакого отношения к осуществляемой мной работе, однако я ведь всегда говорил, любезные мои, что Мордимер Маддердин не любит загадок. Вернее, любит их разгадывать. Я отошёл от старика и решил поближе присмотреться к комнате. Я взял свечу с комода и прошёлся вдоль стен. Вроде бы ничего интересного, но я остановился перед картиной. Человек, изображённый на портрете, был тем самым мужчиной, что тот, чьё изображение я видел в комнате наверху. Те же заострённые усики и горделивое выражение на лице. Старик, лежащий в постели, напоминал его в той же степени, в какой пепел от костра напоминает дерево, растущее в лесу.

– Посмотрим, – прошептал я про себя и снял картину. – Неужели это было так просто?

В скрытой под портретом выемке в стене находилась ручка. Я потянул. Со скрипом открылась дверца небольшого шкафчика. Поднеся свет поближе, я увидел корешки четырёх толстых книг.

– И что тут у нас…

Я вытащил все книги, потом перенёс их и положил на стол у стены. Я заметил стоящий на нём подсвечник с тремя свечами, поэтому поджёг фитили от свечи, которую держал в руке. Стало настолько светло, что я мог спокойно ознакомиться с содержанием книг. То есть, мог бы, если бы только я знал персидский язык и арамейский алфавит, а так я мог лишь понять, что имею дело с персидскими произведениями.

– Ну, дед, – буркнул я, – я гляжу, интересные трофеи ты привёз из Святой Земли.

Ибо мне не надо было читать эти книги, чтобы понять, что я имею дело с произведениями, одно владение которыми приводило сначала на долгие допросы, а потом на костёр. Я прямо ощущал окружающую их тёмную ауру. Что-то мне также подсказывало, что мягкие кожаные обложки были сделаны отнюдь не из телячьей кожи. Конечно, подобные ощущения можно было отнести на счёт чрезмерной фантазии вашего покорного слуги, но я, кроме ощущений, имел и доказательства. Может, я и не мог читать по-персидски, однако, безусловно, мог внимательно изучить искусно нарисованные красочные иллюстрации. В нашей благословенной Империи иллюстрирование от века было прерогативой монахов, которые тщательно переписывали книги, а копии украшали своими рисунками, часто являющимися настоящими произведениями искусства. Я видел много таких книг, и, хотя у меня нет души художника, но я признаю, что качество деталей, яркость цветов, а также неподдельное мастерство и фантазия иллюстраторов будили моё глубочайшее восхищение. Поэтому я пожалел, что развитие печатного мастерства отодвигает в небытие эту столь достойную уважения работу. Но здесь передо мной были произведения, перед которыми иллюстрации наших переписчиков казались, бездарными эскизами. Персонажи, нарисованные в персидских книгах, жили на пергаментных страницах. Груди поднимались в дыхании, когти сжимались на горле жертв, огонь, казалось, горел и мерцал, а кровь, казалось, течёт из разорванных жил. Когда я увидел искажённые болью лица, мне сразу показалось, что я слышу стоны и плач. Когда я смотрел на распахнутые пасти демонов, я ожидал, что через минуту раздастся их жуткий рёв. Эти книги, независимо от их содержания, стоили целое состояние, учитывая одни украшения. Если столько сил было потрачено на художественное оформление, то какую огромную мощь должны скрывать записанные в них слова?

Как же я жалел в этот момент, что я не знаю арамейских букв и не понимаю персидский! Хотя, с другой стороны, знания, содержащиеся в этих книгах, не должны были попасть в руки простого инквизитора, такого, как я. Когда я отдам чернокнижные тома кому следует, я смогу поклясться на кресте, что мне не удалось понять ни одного слова. Может, это и к лучшему, ибо опасно слишком много знать.