Яцек Пекара - Ловцы душ

Я просмотрел все четыре тома, каждый раз не в силах удержаться от восторга перед иллюстрациями. Вот дородная женщина сбросила одеяние жрицы и отдавалась многочисленным мужчинам, каждому по-разному. Вот на постели лежит голый улыбающийся человек, украшенный только венками из цветов, а перед ним семь девушек, одетых в одеяния, искрящиеся от драгоценных камней. Вот среди адского хаоса выделяется зверь о многих головах. Удивительно, но я не мог сосчитать эти головы, ибо монстр, казалось, расплывается, растекается и пропадает, когда я пытаюсь сосредоточить на нём взгляд. Иногда мне уже казалось, что голов шесть, семь, и эта будет последняя, но вдруг оказывалось, что я вновь смотрю на первую, и подсчёт нужно начинать с самого начала.

Я взял один из томов, подсвечник и подошёл к кровати, на которой неподвижно покоился старик.

– Знаешь, что это? – Спросил я, подсовывая ему книгу почти под нос.

Он смежил веки. На этот раз, однако, он их уже не поднимал. А значит, это было не подтверждение, а ясный знак, чтобы я оставил его в покое, и что он не хочет больше иметь со мной дело. У меня сложилось впечатление, что дыхание старика стало немного тяжелее и быстрее, чем раньше. Я вынул одну из свечей из подсвечника и поднёс огонь к пучку седых волос, растущих из его черепа. Он мигом сгорел, и в воздухе распространилось зловоние. Маурицио Хоффентоллер мгновенно открыл глаза. Я увидел в них что-то вроде страха.

– Это ещё не больно, правда? – Спросил я. – Но может стать больно, если только у меня возникнет такой каприз. Не отвечай на вопросы, и я сожгу тебя, кусочек за кусочком, следя, чтобы ты не умер быстро. И поверь мне, что пытать парализованного старика гораздо удобнее, чем здорового человека, ибо не нужно ни его связывать, ни слушать его крики.

Удивительно, но я заметил, что узкие, бледные, иссохшие губы Хоффентоллера сложились во что-то, что, вероятно, должно было быть улыбкой. Хм, у деда, видимо, было чувство юмора. Хорошо!

– Начнём сначала. Это твои книги? – Моргание.

– Ты чернокнижник? – Моргание.

– А значит, то, что я слышал о Маурицио Хоффентоллере, несгибаемом защитнике святой веры, всего лишь басни. Ты служил персам, не так ли?

Моргание, моргание. Пауза. Моргание.

– Сейчас, сейчас, – я поразмыслил несколько минут, пытаясь правильно понять поданные мне знаки. – До определённого времени ты не отрекался от Господа, не так ли? Только потом они сломили твою веру и волю, когда ты осознал, что уже никаким способом не вернёшься в Европу.

Моргание.

– Однако ты вернулся. Зачем? – Я долго смотрел на него, потом пожал плечами. – Да, конечно, неправильный вопрос. Сейчас, давай подумаем. Почему можно было вернуться? Тоска? Семья? Или что-то другое... Ты стал там кем-то важным? Перестал быть рабом? Моргание.

– Тебе хорошо жилось? – Моргание.

– Гвозди и тернии, дед, зачем ты вернулся? – Я повысил голос, поскольку разговор такого рода уже начинал меня злить.

И вдруг я понял. Я отлично понял, каков ответ, и сам удивился, что эта идея не пришла мне в голову раньше.

– Конечно, – сказал я. – Ради мести. – Моргание.

– Кому? Ведь не семье же, иначе они бы не ухаживали за тобой с такой заботой. Кто тебя обидел, дед? Хм, тебя кто-то предал в Святой Земле? Продал язычникам? Предатель вернулся на родину, а ты остался в плену?

Два быстрых моргания. Видимо, я не угадал.

– Если тебя не предавали, то кому же ты хочешь мстить?

И вдруг мне вспомнились слова Рейтенбаха о том, как сын Маурицио Хоффентоллера пропил деньги, которые получил от императора на выкуп для персов.

– Ты думаешь, что император тебя предал? Ты верно ему служил, а он даже не позаботился, чтобы освободить тебя из неволи? – Моргание.

– Но тот император давно умер, – сообщил я. – Теперь правит его правнук.

Моргание, моргание, моргание.

– Та-ак, – протянул я. – Это неважно, правда? Вина отца ложится на сына, недостойны сыны недостойных.

Моргание.

– Ты хочешь отомстить нынешнему императору, так? – Моргание, моргание.

– Нет? – Я задумался.

А потом меня снова осенило.

– Ты не хочешь ему отомстить, ты уже отомстил… – Моргание.

– Прекрасно, – проворчал я.

Теперь я понимал, почему Анна руками и ногами упиралась, лишь бы не возвращаться в отчий дом. Если она знала семейную тайну, я не удивлён, что она предпочла гостеприимство маркграфа проживанию под одной крышей с неестественно старым чернокнижником, пылающим жаждой отомстить императору. Конечно, я мог только сожалеть о том, что она не подумала о том, чтобы поведать о своих заботах инквизиторам. Тогда всё было бы, наверное, иначе. Но что, однако, означало утверждение Маурицио Хоффентоллера, что он уже отомстил нашему правителю?

– Месть уже совершена? – Спросил я. – Моргание.

Странно, ибо из того, что я знал, Светлейшему Государю жилось очень хорошо. Он получил поддержку курфюрстов и знати, отличался отменным здоровьем, а его мужскую состоятельность могли засвидетельствовать толпы прекрасных дам, даже среди простого народа его хвалили за справедливое правление. В чём же тогда была эта месть и это проклятие? Но постойте... Если ты посылаешь стрелу в чьё-то сердце, то ты знаешь, что осуществил месть, несмотря на то, что стрела ещё летит. Так неужели Хоффентоллер подготовил заклинание, последствия которого должны были сказаться только в будущем? И, учитывая состояние его здоровья, он должен был подготовить его довольно давно.

– Это заклинание ещё не сработало, так? – Моргание.

Я был прав! Старик лишь поджёг фитиль, который горит всё ближе к бочке с порохом. И каким образом, меч Господень, я мог остановить этот огонёк?

– Император не был ни в чём не виноват, – сказал я. – Хочешь узнать правду, старик? Твой владыка не забыл о твоей борьбе и твоей самоотверженности. Он передал полную сумму выкупа ближайшему тебе человеку. Сыну. Жаль только, что он её пропил и проиграл в кости, а потом решил, что лучше обо всём забыть. Клянусь ранами Господа нашего, что именно так об этом говорят. Отмени проклятие, ибо ты направил его не в того человека!

– Ах, – воскликнул Маурицио Хоффентоллер, чудом очнувшись от паралича. – Какая ужасная ошибка! Позволь, я немедленно остановлю своё заклинание!

Да, быть может, именно так это всё выглядело бы на сценических подмостках. Но здесь был не театр. Здесь был лишь умирающий старик, который, услышав мои слова, глубоко вздохнул, захрипел, а потом застыл в неподвижности. Я осторожно прикоснулся к его шее.

– Гнев Господень! – Заорал я. – И надо тебе было помереть именно сейчас?!

Я смотрел на мёртвого Хоффентоллера и думал, что делать дальше. Я мог выйти отсюда, взять книги и приказать Давиду, чтобы держал язык за зубами. Я также мог бы арестовать Матиаса за хранение запрещённых произведений. Вопрос был в том, знал ли он о том, что делает его прадед? Знал ли он о применении чёрной магии и хранении богохульственных книг? Конечно, я без труда мог заставить его во всём сознаться. Даже в том, что он сам персидский чернокнижник и каждый день летает на метле из Персии в Империю и обратно. Однако меня интересовало не вынужденное признание вины, а лишь чистая правда.